Рано обрадовался.

Когда Сари прибежала и сказала, что лорд зачем-то пошел к своим людям, я даже не встревожился. Ну пошел и пошел, что с того?

Мало ли что ему понадобилось?

Он даже ничего не заподозрит. Сонник не имеет привкуса и почти не имеет запаха, да и вообще эль все маскирует. Всыпал я не так чтобы очень много, всем хватит, но свалить их должно за полчаса, не меньше. Самых стойких – где-то за час. К тому же сейчас уже почти ночь, людям и свойственно ночью спать.

Их и свалило. Мальчишка ушел, солдаты уснули… Оставалось дать знак Карну и пойти всех перерезать.

Кто меня оглушил – я так и не понял. Очнулся я уже связанным на полу у камина. Огляделся вокруг.

М-да…

А побежденным жить грустно и печально…

Лорд Торвальд стоял надо мной и задумчиво поигрывал кинжалом.

Рука у мальчишки не дрожала. А холодные синие глаза подтверждали то, что я понял. Он ведь действительно меня убьет, без размышлений и сожалений. Просто уничтожит.

Я кашлянул – и синие глаза впились в меня.

– Пришел в себя? Ну, полежи пока, дойдет и до тебя очередь…

Спорить не хотелось. Хотелось жить.

Солдаты довязывали последних на дворе и, судя по звукам, запирали ворота. Слуги не сопротивлялись – они не бойцы. Ножичком по горлу чиркануть могут, а вот чтобы один на один – не воины ведь. Так, деревня мокрозадая…

Скажем честно, слуг-то у меня пять человек да четыре бабы. Да еще ребята Карна!

Старший над солдатами, похоже, десятник, подошел ко мне, извлек меч – и принялся водить над моим лицом. Уж насколько я человек не трусливый, но тут и меня дрожь пробрала… А вас бы нет? Когда мечом только что не в глазницу тебе тычут? Одно случайное движение – и ходить мне кривым до конца дней моих!

Мужчина смотрел на меня – и я видел, что ему очень хочется опустить меч.

– Кто тебе за нас заплатил?

– Н-никто…

– Врешь.

– Клянусь!

Меч в паре сантиметров от глаза очень способствовал откровенности.

Схватка закончилась быстро. Но все же действие снотворного проявилось тоже довольно скоро. Первыми свалило Клима и Фарни, как самых мелких. Остальные еще держались.

Я сходил к Аделии, кое-как успокоил девчонку и попросил до утра не высовываться. Допрос – не лучшее зрелище для благородной леди. Та согласилась, еще раз уточнила, все ли в порядке, и посетовала, что спать теперь ночь не будет.

Я предложил ей сонника, но Аделия замотала головой. Возиться с ее капризами мне было откровенно некогда, поэтому я спросил еще – не видела ли она моего зайца, получил отрицательный ответ и ушел вниз, к своим людям. Там все было в полном порядке. Трупы собраны в одном углу, раненые увязаны и аккуратно сложены в другой, трактирщик почти пришел в себя – благолепие!

Шарк смотрел на меня испытующе.

– Я скоро свалюсь. Но допросить этого мы еще успеем…

Я кивнул.

– Я начну, а вы тогда подхватите?

– Нет, лорд.

– Почему нет? Я умею!

– Потому что я страшнее. А вы меня будете останавливать.

Я не обиделся. Шарк меня учил допрашивать пленных, и я знал, дело это грязное, кровавое, неприятное – и еще мягко сказано. Сначала допрашиваемого надо крепко напугать. Потом дать надежду на спасение. Потом опять напугать – и раскачивать так, пока не поплывет. Нет, можно и пытать. Но это долго, кроваво, грязно и – неблагодарно. Дядя меня учил и такому, но не советовал применять пытки без нужды. Болью можно сломать человека, но не сразу – и наврать он тебе успеет с три короба. К тому же, если нет никакой возможности уйти целым, зачем выкладывать врагу все секреты? Человека ломает сочетание страха и надежды. Или боли и надежды – кого как. Но трактирщик выглядел умным…

Что ж. Шарк действительно выглядит внушительнее, чем я – мальчишка со зверьком на руках. Кстати, где все-таки моя зайка? Ладно, потом найдем, наверняка испугалась да забилась куда-нибудь. А пока Шарк принялся колоть трактирщика.

Для начала он поводил мечом у того перед глазами, буквально в паре сантиметров от зрачка. Очень хорошо действует. Потом отвел меч и улыбнулся.

– Наверное, надо тебе сначала вырезать глаза. Я не люблю тех, кто на меня покушается, – и подыхают они очень долго и неприятно…

– Ты здесь все кровью зальешь, – недовольно протянул я, изображая богатого сопляка. Хотя, ей-ей, сам бы убил.

– Сам залью – сам и подожгу со всех восьми концов, – огрызнулся Шарк. – Или вам жалко этого подонка?

Я поморщился.

– Помилуйте, высокородный!!! – завопил трактирщик. – Невиновен я!!!

– А поил ты нас чем? А?.. – Шарк выдал длинную тираду.

– Меня заставили!

– Всех вас заставляют!

Острие меча Шарка скользнуло по щеке трактирщика, тут же окрасившись кровью. Хорошее место – лицо. Любые раны на нем кровоточат очень сильно, а вид собственной крови быстро выбивает людей из колеи. К тому же – боль сильнее, и человеку кажется, что пострадал он страшнее, чем на самом деле.

Трактирщик завизжал, как поросенок под ножом мясника. Я поднял руку.

– Шарк! Не спеши! Он нам сейчас все расскажет… Правда ведь?

Трактирщик закивал так, что едва над полом не взлетел. Шарк злобно сверкнул глазами.

– Вечно вы всякую мразь жалеете.

И вогнал меч в пол рядом с лицом обалдевшего мужчины – на палец от носа. Трактирщик икнул, шумно сглотнул – и заговорил.

Оказывается, недавно к трактирщику приехал вон тот тип… Который? Этот? Этот уже никому и ничего не расскажет. Случайно сдох в горячке боя. Приехал, попросил подмоги, а поскольку знал о кое-каких делишках трактирщика – пришлось тому соглашаться. Напоил нас сонником – и ждал бы, пока все уснут.

Почему сонником?

Так сыпанул что под рукой оказалось. Мы бы все в течение получаса-часа заснули, без подозрений на травы, – и нас бы перерезали как цыплят. Дал бы этот мерзавец сигнал Карну – и пошло бы веселье.

Противоядие?

Есть, а то как же… только наверняка не на всех теперь подействует.

Заварили, напоили сначала трактирщика, подождали – нет, не сдох, потом сами выпили. Я не пил, спасибо зайке – уберегла. И принялись решать, что делать.

Никто не видел, как я проскользнула на кухню. Кладовку нашла по запаху. Пнула лапками толстую дверь. Открыто.

Странно, почему бы это? Хотя…

Трактирщик вполне мог что-то доставать и не успел запереть ее. Компания-то пожаловала большая, столько сразу нарезанным да разложенным держать не будешь. И вообще – мне все равно. У людей слишком много странностей, над каждой думать – уши бантиком завяжутся.