песни!” – возразил мне Амнон и добавил: “Скоро увидишь, сколь много мудрости я взял с собою из Ашура.”

– Господи, за что столько горя? Сердце мое не вмещает! – в слезах воскликнула Тамар.

Зимри ободрился. Слезы – лучшая награда лицедея.

– Ничье сердце не вместит столько! Слушай дальше. Амнон закусил удила и понес. Кричит мне: “Следуй за мной, Зимри, узнаешь кое-что!”

Ночные приключения

Вот идем мы с ним в ночи. Пустынно и жутко. Вижу, костер пылает. Слышу девичий голос: “Матушка, возлюбленный мой Амнон пришел!” Женщина отвечает: “Разожги посильнее огонь, дочка, да призови силы тьмы, тебе подвластные, да покажи милашке своему, на что ты, молодая, горазда!”

Языки пламени взвились вверх, искры вокруг, смрад от серы и смолы. В желтом свете огня я увидел тех, кого слышал: женщина приятного вида и юная девица красоты неописуемой. На головах обеих платки чернее вороного крыла, горящие угольки бахромой обрамляют одежды. Мерно раскачиваются у огня и повторяют: “Жарче, жарче пылай, адский костер! Пусть сердце Тамар ревностью вспыхнет и сгорит дотла!” Молодая ведьма подходит к Амнону: “Порушь твой союз с Тамар!” Амнон взял ее руку, прижал к своей груди и говорит: “Презираю Тамар и богатство ее, я довеку с тобой!”

Тут красавица засвистела, что есть мочи, а потом стала кликать своих: “Сюда, мои подданные, свидетельствуйте предо мной клятву Амнона!” Зашумело, загудело поле, и со всех сторон стали сбегаться дикие звери и всякие чудища, тяжкий дух впереди них катится. Львы рычат, волки скалятся, медведи ревут, кабаны зубами скрипят. За ними пернатый сброд: филины и совы, вороны и сороки – крик и гам, треск и карканье. Змеи шуршат и кольцами по земле колотят. Появился дьявол, а с ним чертенята. И вот, начинается самое ужасное – мертвецы встают из могил. Отряхивают с себя прах и маячат в свете звезд. Сердце сдавил смертный страх, и я вскрикнул: “Спаси меня, Господи!” А дьявол вопит мне в ответ: “Меж нами не смей Господа поминать!”

Нежная девица приблизилась ко льву, схватила его за гриву крепкой рукой и подвела к помосту. Дикий зверь покорно следовал за ней. Она, не дрогнув, вонзила ему в шею острый нож, нацедила крови в черепок, вымазала ею Амнона и сказала: “Вот, наш союз скреплен, а твой с Тамар – разрушен. Кровь мной убитого льва сильнее крови льва тобой убитого”.

Женщины зарезали двух диких кабанов. Лучшие куски мяса и вино вознесли на помост и принесли в жертву божествам. Остатки туш швырнули в котел. Юная красавица закричала пронзительным голосом: “Слышите ли вы, черти и дьяволы, страшилища земные и небесные? Вы – свидетели нашего с Амноном союза!” Затем оглушительно свистнула во второй раз, и в мгновение ока исчезла нечистая сила, и скрылась из виду живность поганая.

Готово варево. И стали женщины и Амнон есть мясо и пить вино, что божествам подносили. Остатки вина налили в кувшин и добавили змеиного яду. Затем меня пригласили к пиршеству, да я отговорился. Младшая ведьма пригрозила мне: “Все, что видел и слышал – страшная тайна, и

головой заплатишь за длинный язык!” Не ведая стыда, на моих глазах Амнон предался гнусному распутству с матерью и дочерью, и я не вынес дикого зрелища, и силы покинули меня, и я упал в беспамятстве.

Очнулся я в комнате Амнона, а как вернулся туда – не помню. Вижу, Амнон вручает Пуре кувшин с вином и письмо. “Ты видел мою силу, теперь узнаешь мою хитрость, только рот держи на замке!” – хвастливо сказал мне Амнон и вышел. “Рот держит на замке способный на большие дела, а хвастун – мелок” – подумал я о нем и, выскользнув из комнаты, стремглав бросился к тебе, Тамар. И, слава Господу, кувшин запечатан, и ты жива!

С первобытным ужасом слушала Тамар изобретательную повесть Зимри. Радетель ее торжественно умолк, но долго еще бедняжка немым застывшим взглядом смотрела в никуда. Наконец, ожили уста.

– Дай руку, Маха. Голова кружится, Небо и горы валятся сверху, земля снизу ускользает из-под ног.

– Истину ли слышали наши уши? Не иначе, вино или сон помогли выдумать небылицу. Испытаем сочинителя! – сказала Маха и принесла голубку – любимицу Тамар, подарок Теймана. Маха раскрыла ей клюв и влила вина из кувшина. Мгновение, и пташка захрипела не по-птичьи, забилась, вырвалась из рук и упала замертво. Маха в ужасе обхватила руками голову, Тамар побледнела, как мел.

– Смерть в кувшине этом! Что скажешь, госпожа? – спросила Маха.

– Что сказать? Обступите меня тесней, холмы высокие, скройте от мира мой позор! Погубитель избрал день сегодняшний моим последним днем.

Зимри, потрясенный успехом дела, принялся рвать волосы на голове.

– Зачем я вчера не умер? За что наказан быть вестником и свидетелем юной жизни крушения? Крепись, Тамар! Сильный дух горю душевному и желчи змеиной противотрава лучшая – вдохновенно воскликнул Зимри.

Долго молчит Тамар. Вздыхает, и, как стон ее вздох. Зимри встревожился.

– Сама просила, госпожа, говорить, не таясь, – оправдывается Зимри.

– Ты был свидетелем ада, и вышел цел, а я лишь эхо слышала. Мне ли сетовать?

– Ведь мужчина я! Да и кто мне Амнон? Ни кум, ни сват – чужой! Забудь его и ты. И обещай, госпожа, тайну хранить, ибо боюсь я Амнона.

– Ты трус, а не мужчина! Ступай!

Непреклонная Тамар

Тамар удалилась к себе. Вошел Иядидья.

– Дочь, ты стала тенью. Печалью не делишься с отцом. Или не помощник я тебе?

Тамар бросилась к отцу на шею и зарыдала.

– Прости, отец, несчастную дочь свою! Кабы не таилась я от вас с матерью, не пришла бы в дом беда. Слишком поздно глупое девичье сердце уразумело личину Амнона. Он мерзости предался и мне стал мерзок. Молю, отец, пощади старика Хананеля, пусть не узнает этот срам. Я привела домой бедствие, мне и изгонять его!

– Скрытность всему виной, дочь. Милей свои глаза в чужой душе, чем чужие в своей. Напиши негодяю письмо и от дома отвадь. Я давно раскусил молодчика, но молчал, ждал твоего прозрения. Этим виноват.

– Не чужим, а любимим безмерные преступления совершены, а посему безмерно мое горе. С ним наедине оставь меня, отец!

Иядидья покинул Тамар, а та в глубокой печали. Хочется плакать, но нет более слез.

Появился Хананель.

– Случилось ли что, бедняжка? – спросил старик.

Тут вернулись слезы. Поплакав, Тамар отвечает.

– Внезапный тяжкий недуг меня поразил. Иссушил сердце, в скукоженную сливу его обратил, и не стало в нем места для Амнона. И это накануне дня, ему