– Что с грузовиками?

– Я Гнилого послал. С ним Рельса и Балда.

– Лады. А с конвоем что?

– Конвой уже немцев убирает. Потом их просверлим и закопаем.

– Хорошо, – кивнул Шнырь. – Только без цирка. Чик-чик, и готово. Все ж таки наши – чай, не немцы. Чего зазря квас пускать. И народ местный соберите на пятачке, или что тут у них.

Он глянул на часы, снятые с мертвого Шаборевича, и добавил:

– Часам к девяти.

Кулема утвердительно шмыгнул носом и вышел.

– Я, конечно, прошу прощения, – сказал Фролов. – Но вы за кого сами-то?

– А мы сами за себя, – усмехнулся Шнырь. – Это сторона самая выгодная. Всегда за себя. Потому как если ты сам себе не нужен, значит, никому не нужен. А мы уж точно, кроме нас самих, никому не нужны. А что? Место здесь тихое, не пыльное. Можно перекантоваться, пока шухер не уляжется.

– Да уж, – сказал Фролов. – Такое тихое, что за неделю третья власть меняется. И как вы держаться собираетесь, если вокруг немцы?

– А мы долго держаться не собираемся. Подержимся и свалим. Но это между нами. А по поводу писанины твоей я так скажу. Если это не комедия, чтоб лыбу давить, то, по-моему, затея зряшная. Деревня какая-то, пацан утонувший. Параша.

– Любопытный отклик. А конкретнее?

– Конкретнее? Любви там нет. Ну, как в этом… «Свинарка и пастух». И про дружбу ничего. Как в «Трактористах». Ни то, ни се. Сплошная ботва. Ля-ля… Да и разве ж это история? Вот у меня кореш был – Жека. Погорел из-за бабы. Сняли они как-то с корешами кассу. Всех завалил, а кассиршу не стал. Центровая уж больно была. Да и молодая. На его прошлую жинку физиономией схожая. Которую он, кстати, зарезал в свое время. В общем, пожалел кассиршу. Притушил для вида, чтоб кореша не дергались, и свинтил. А она очнулась и зыкнула его через неделю – случайно столкнулись. Он на туче себе шкеры новые покупал. А шкица эта там же ошивалась. Ну и признала его. И легавым накапала. В общем, в далекий край товарищ улетает. И повязали его легавые, как сявку бескозырную. А после вышку вклеили. А все почему? Бабу пожалел. Вот это кино. Свинарка и лопух. Только такое кино никто не снимет. А вы развели тут философию – был мальчик, не было мальчика…

Фролов хотел заметить, что вообще-то история про Жеку не сильно оригинальна, но Шнырь, казалось, внезапно потерял интерес к разговору и отвернулся к окну, как будто и не вызывал к себе кинематографистов, да и вообще был один в комнате.

«Видимо, аудиенция окончена», – подумал Фролов.

В подтверждение этой мысли Шнырь махнул рукой, как бы прощаясь с визитерами. Никитин дернул Фролова за рукав и многозначительно скосил глаза на дверь.

Фролов кивнул, и они вышли из комнаты.

– Ты с ума сошел, Александр Георгиевич?! – напустился оператор на Фролова, едва они оказались на крыльце.

– А что? – удивился Фролов.

– Кино стал обсуждать! Мальчик-хуяльчик! Тебе что, поговорить не с кем?! Или не видишь, что у него два класса на лбу нарисованы. Нам валить надо. Ва-лить! А ты дискуссии развел.

– А чего ж ты полез с вопросами? «Читали?» «Понравилось?»

– Да это я так, для отвода глаз!

– Ну так и я для отвода глаз! А насчет «валить» я и не спорю. Только мотоцикл единственный опять под охраной.

– Да хер с ним, с мотоциклом! Главное, чтоб постов не было. Если эти хмыри как-то сюда попали, значит, и мы выбраться сумеем.

Они вышли на улицу и двинулись в сторону Гаврилиного дома. Утренний туман уже рассеялся, и над Невидовом медленно вставало солнце, скользя первыми лучами по крышам домов. На улице было пустынно, если не считать сновавших туда-сюда уголовников, оттаскивающих трупы немцев. Сами невидовцы либо спали, либо делали вид, что спят.

Подойдя к забору, киношники остановились у своего брошенного автомобиля и одновременно закурили. Никитин с досадой пнул спущенные шины «эмки».

– Какая ж все-таки сволочь их порезала?!

Услышав пинок и никитинскую ругань, во дворе затявкал Тузик. Валет, как обычно, интеллигентно промолчал.

– Фу, Тузик! – раздался Гаврилин голос. Видимо, он уже встал. Он всегда вставал ни свет, ни заря. Тузик тявкнул еще раз напоследок и умолк. Фролов поднял глаза на синее небо.

«Боже, как все дышит спокойствием там, – подумал он и вздохнул, – и какая же здесь каша».

– Так что? – спросил после паузы Никитин.

– Что «что»? – «вернулся на землю» Фролов.

– Ты, Александр Георгиевич, голову включи. Будем бежать или как?

– Пешком, что ли?

– Да хоть ползком! – разозлился оператор.

– Что-то нам с побегами не сильно везет, не замечаешь?

– А ты слыхал, что этот тип главному сказал? Они какие-то грузовики приволочь собираются – вот нам бы их и оприходовать, а?

– Грузовики, – хмыкнул Фролов. – Они, может, и не про грузовики вовсе говорили. У них язык, сам слышал, какой – половину слов не понять.

– Да не, – отмахнулся оператор. – Грузовик есть грузовик.

В подтверждение его слов откуда-то с окраины деревни донесся рокот мотора. Следом появился «ГАЗ-ММ» с надстроенной брезентовой крышей над кузовом. Нещадно тарахтя и весело подпрыгивая на ухабах, грузовик промчался мимо киношников.

– То, что надо, – сказал Никитин, щурясь от поднявшийся пыли и провожая взглядом машину. – Свеженький, как с завода. Вон шины какие… как новые.

– Да уж, – согласился Фролов. – На таком до самого Минска добраться можно. Интересно только, почему он один?

– А куда тебе второй? В карман про запас, что ли?

Никитин повернулся к Фролову.

– Значит, сегодня?

– Давай завтра, а? – жалобно отозвался Фролов.

– Вчера было рано, завтра будет поздно. Это не я. Это Ленин сказал.

– Насколько я помню, он не про угон грузовиков говорил.

– Один хрен.

– Ну нет у меня сил сейчас.

– Ты целыми днями в сарае валяешься! – возмутился Никитин. – Это я мог бы сказать, что у меня сил нет. Меня, блядь, знаешь, как Серафима заездила. А я, между прочим, не мальчик уже.

– Нашел, на что жаловаться, – хмыкнул Фролов.

– Я факт констатирую, а не жалуюсь. Кстати, Фимка про тебя спрашивала. Говорит, че это твой друг бобылем скачет – не пацан уже. И не урод какой.

– И что же она предлагает? – усмехнулся Фролов, польщенный, однако, женским вниманием.

– Говорит, пусть хоть с Лялькой познакомится. Та как раз с Ленькой поссорилась. А что? Лялька – девка аппетитная.

– Это, я так понимаю, уже твои слова.

– Ну да.