Кулема первым потерял терпение.

– Ну куда конкретнее-то, дед?! У своих пайку заныкаешь или западло какое кинешь, пришпилим с оттяжкой. А будешь мирно шуршать, не пылить, так и от нас то же схаваешь.

– Это-то мне понятно, – кивнул Михась, хотя не понял ни единого слова, а только общий смысл. – Непонятно только, за что вы прошлую власть прикончили.

Тут Кулема хотел снова встрять, но Шнырь остановил его коротким жестом и посмотрел на Михася.

– Я смотрю, дед, ты тут самый активный активист. Хочешь, сделаем тебя вроде старосты?

– За это, конечно, спасибочки, – невозмутимо сказал Михась. – Только я уже староста и безо всяких «вроде». Так что мне ваша милость, извиняюсь, бесполезная. И даже вредная, потому что зараз старостой при двух властях быть – это даже свинство какое-то.

– Когда ж ты успел? – усмехнулся Шнырь. – При немцах, что ли? Так ты лучше никому об том не говори. Вздернут как предателя.

– Кого ж это я предал?

– Родину, дед. На немцев же работал.

– Да я ж и не работал вовсе.

Тут снова встрял Кулема.

– Это ты будешь живоглоту рассказывать, когда тебя закоцают и чалиться отправят.

– Кому? – растерянно переспросил Михась.

– Следаку, – презрительно пояснил Кулема.

Михасю это пояснение ничего не дало, но он промолчал. А про себя подумал, что немцев почему-то понимал гораздо лучше.

– Ты уразумей, дед, – продолжил Шнырь. – Это ж не власть была, а враги Родины нашей. А мы их прогнали. Спасибо нам скажи.

– Спасибо, – вежливо поблагодарил Михась. – Ежели люди просят сказать «спасибо», отчего ж не сказать? От меня не убудет.

Тут встрял Ленька, давно мечтавший порисоваться перед Лялькой.

– Я, конечно, заранее прошу извинений всяких, – сказал он и по-блатному цыкнул плевком через передние резцы, – может, я один тут такой непонятливый, но все ж таки вопросец назрел, война закончилась уже или как?

– Или как, – коротко ответил Шнырь.

– А побеждает кто? – спросил Ленька, словно война была какой-то игрой, причем игрой чужой, а потому не шибко интересной, потому что ни от победы одной стороны, ни от поражения другой ничего в жизни стороннего наблюдателя не изменится.

– Кто, кто, – снова встрял Кулема, которого уже начало бесить тугодумие невидовцев. – Хер в манто. Еще, бля, один лапоть решил свой ум показать. Вопросец у него назрел, видите ли…

– Тут вы, товарищ-гражданин, не правы, – спокойно возразил Михась. – На то он и ум, чтобы мучиться разными вопросами. Меня вот, например, интересует, откуда вы здесь взялись. Уж больно вы все на физиономию немытые и скучные.

– Откуда взялись, там уже нет, – уклончиво ответил Шнырь. – А физиономии у нас такие, дед, потому что устали мы и давно не брились. А хорошего человека и через физиономию на просвет видать.

– Оно верно, конечно, – сказал Михась и открыл рот, чтобы продолжить, но запнулся, не зная, что тут можно возразить. Настаивать на более конкретном пояснении он не стал, потому что в его голове теснились и ждали своей очереди другие и не менее важные вопросы. – А мы при вашенской власти будем вечерами дома сидеть или обратно гулять поощряется?

– Да гуляйте на здоровье. Хоть до упаду.

– До упаду нам без надобности, – спокойно возразил Михась. – До упаду мы и во дворе гулять можем.

– В общем, так, – подытожил Шнырь, обращаясь ко всем, поскольку не видел в пререканиях с дедом никакого смысла. – Я все сказал, если вопросы есть, задавайте.

Вопросов не было. Новая власть, в отличие от предыдущей, показалась невидовцам скучной. И позубоскалить не дали, и сами уж больно на вид неопрятные.

– Тогда расходимся, – сказал Шнырь. – Если какие пожелания или просьбы будут, обращаться прямо ко мне. Я буду в том же доме, где и прошлая комендатура. Все свободны.

Но не успел он договорить, как воздух потряс истошный женский крик.

– Ааа! Власть?! Власть, говорите?!?

Фролов, который уже предвкушал долгожданный сон, вздрогнул и, вытянув шею, принялся искать глазами кричащую. Это была широкоплечая баба лет сорока в сбитом набок платке и выцветшем синем платье. Фролов видел ее пару раз, но имени ее не знал. Она продиралась через толпу, таща за собой взрослую девицу – видимо, дочь. Та упиралась, но шла – опустив некрасивое веснушчатое лицо и изредка проводя рукой по мокрым щекам.

– Ты что это, Катерина? – удивился кто-то из толпы.

– Власть, значит, новая?! – не реагируя на вопрос, закричала та, поправив одной рукой съехавший платок. – Власть, говорите?!?

Выскочив в круг, она лихим рывком развернула свою дочь так, что та почти уткнулась Шнырю в грудь.

– Ты чего вопишь? – рявкнул Кулема, пытаясь вклиниться между девицей и Шнырем. Но Шнырь, поморщившись, оттеснил Кулему.

– Да погоди ты.

– А сейчас узнаешь, что я воплю, – раздувая ноздри, гневно выдохнула Катерина и обвела глазами притихших невидовцев. – Девке шестнадцать годков всего, а тут на тебе – новая власть пожаловала! И прям от слов к делу… в первый день…

– Кота за хвост не тяни, – сухо перебил ее Шнырь, хотя и по заплаканному лицу дочери, и по запачканным коленкам уже догадался, в чем дело.

– Да так, – запыхтела Катерина. – Ничего. Ерунда. Снасильничали девку. А так ничего. Дело-то пустяковое! У вас это, видать, как до ветру сходить. Плюнуть и растереть. Любку снасильничали, – словно поясняя, обратилась Катерина к невидовцам. Те мгновенно ответили недовольным гулом.

– Кто? – спросил Шнырь, почернев лицом.

– А я почем знаю?! – взвилась Катерина. – Для меня вы все на одно лицо! Ироды! Тьфу!

– Как выглядел? – спросил Шнырь все тем же ровным голосом.

– Да откуда мне знать? – пожала плечами Катерина, как будто раздосадованная спокойствием Шныря. – Небритый такой. Все моргал правым глазом, как будто подмигивал.

Шнырь кинул взгляд на Кулему.

– Балда это, сука буду, – ответил тот и с прищуром оглядел толпу. Не найдя, кого искал, сплюнул. – Паскуда бацилльная.

– Опять Балда, – скривил рот Шнырь. – А он мне еще за грузовики просранные не ответил.

– Да там не один он виноват. Это Гнилой раньше времени палить начал – вот грузовики и сдриснули. Хорошо что Рельса один заловил.

– Ты, Кулем, дело делай, а не звони, – понизив голос до какого утробного гула, сказал Шнырь. – А то я после истории с грузовиками сильно напрягаться начал.

Кулема тихо матернулся и, растолкав локтями невидовцев, исчез.

– Говори, как дело было, – сказал Шнырь, надеясь, что говорливая баба оттянет время, необходимое для поиска виновника.