не верить им и обратиться после просмотра и к другим источникам. Не верьте. Посмотрите такие-то сайты, публикации...

После выступления адвоката повисла неловкая пауза. Никто не хлопал. Начался показ.

Я вижу, что зал наполнен до отказа и люди смотрят с большим вниманием.

Это большая редкость. Я много раз во многих странах показывал свои фильмы и мало где встречал такой ажиотаж. Полные залы бывают обычно лишь у фестивальных премьер хорошо разрекламированных фильмов, если мы говорим не о коммерческом секторе. Документальный фильм о чем-то русском - обречен на ограниченный интерес.

После просмотра, несмотря на то что фильм двухчасовой, была очень длинная дискуссия. Она затянулась так, что сотрудникам кинотеатра пришлось нас буквально выгонять, чтобы не сорвать следующий сеанс.

Были во время дискуссии и представители вездесущего Хельсинкского комитета. Гюннар Экелеве-Шлюдал взял слово:

- А не кажется ли тебе, дорогой Андрей, что ты несправедлив по отношению к господину Браудеру?

- Нет, не кажется, Гюннар, - ответил я. - Давай поконкретней.

Сравнивая показ в Осло и последующий, в Москве, скажу, что это были похожие залы - заполненные, с очень внимательной, заинтересованной аудиторией. И в большинстве, и в том и другом случае, доброжелательной. И вопросы со стороны оппонентов тоже были похожи. Только в Осло оппоненты говорили в очень спокойном, флегматичном ключе, а в Москве - агрессивно и даже истерично.

И оппонентов в Осло было меньше. Среди них был Ивар Амундсен, мой знакомый, достаточно известный в Норвегии человек, бизнесмен, импортер вина. Сделав состояние, он посвятил себя правозащитным целям и поддержке чеченского сопротивления. Он контактировал с лондонским представителем Ичкерии Ахмедом Закаевым. Не помню уже, кто нас познакомил, но, возможно, Анна Политковская. По крайней мере мы виделись в одной компании.

Когда он задавал вопросы в кинозале, он говорил вполне по-дружески:

- Андрей, мы с тобой давно знакомы, ты знаешь мое имя. У нас были общие друзья, к сожалению, покойные, - Литвиненко, Политковская. И вот хочу спросить, что же с тобой произошло, почему ты снял такой фильм, который явно поддерживает версию Кремля?

Я ответил:

- Да, ты прав, мы общались в обществе этих известных людей, к сожалению, ушедших. Но твой вопрос слишком политизирован. Ты видел фильм - задавай конкретные вопросы. Мы с коллегами вложили очень много труда, чтобы фильм говорил сам за себя. Мы проделали большое исследование, мы шли часто по тупиковым дорожкам, чтобы докопаться до истины. И мы считаем, что нам это отчасти удалось. Давай обсуждать, что, по-твоему, не так в фильме, где здесь неправда. Обсуждать факты, о которых говорится в картине, - а не просто за или против Кремля эта работа.

Конечно, многие отмечали, что я неплохо ответил, отбился от необоснованных претензий оппонентов. И, конечно, было важно показать фильм сначала в Осло, не давать предлога оппонентам говорить, что Некрасов и компания сбежали в Россию со своим фильмом и мировая премьера прошла в Москве.

Ивар в ответ прошелся по пунктам презентации Браудера. Он буквально читал с листа то, что я знал наизусть. Про резиновую дубинку, про российских правозащитников... Я помню, что ответил в этот раз без эмоций, с нордическим спокойствием.

Прессы после фильма было очень много. Писали и киношные издания. Главный киножурнал Норвегии Rushprint напечатал очень обстоятельную рецензию, довольно лестную для меня как кинематографиста.

Но были и обличительные рецензии. Не может быть, чтобы героические правозащитники были не правы, а один Некрасов прав! Не может быть, чтобы американцы, конгресс, Министерство внутренней безопасности, правительство, президент - все были не правы. А европейцы? И Хельсинский комитет, который пять лет изучал это дело? Задавался вопрос: ошибаюсь ли я или работаю на российскую пропаганду?

Но таких статей было меньше.

А зал в целом принял нашу работу очень хорошо. Аплодисменты были энергичными, искренними. После всех злоключений с нашим фильмом я был очень тронут.

Один раз во время дискуссии я дал волю эмоциям, отвечая представителю Хельсинкского комитета. Гюннар решил меня поучить:

- Не кажется ли тебе, дорогой Андрей, что в сегодняшней ситуации ты должен был больше акцентировать внимание на ужасном положении дел с правами человека в России, на агрессивной внешней политике и других проявлениях авторитарной кремлевской власти? За возможными неточностями у Браудера ты не видишь настоящих проблем. Российские тюрьмы до сих пор похожи на ГУЛАГ. Ты должен был больше акцентировать внимание на этом, тебе бы больше доверяли. И даже если Браудер - эгоистичный капиталист, в конце концов, он делает очень полезное дело. В результате его кампании, под давлением в том числе и Браудера, лучше становятся даже тюрьмы в России, чиновники побаиваются списков, подобных «списку Магнитского», и действуют с оглядкой.

И тогда я не выдержал. Перейдя на полукрик, я отвечал, что это Браудер, а не я, из кожи вон лез, восхваляя Путина и во время Второй чеченской, и после ареста Ходорковского, и во время первого Майдана 2004 года. Что это Браудер не только не критиковал никого за уголовное преследование Ходорковского, но и активно топил его, называя преступником и вором.

- И это в то самое время, - продолжал я, - когда он сам, Браудер, попался на уклонении от уплаты налогов в особо крупных размерах! А что делал я в те годы? Снимал фильмы о страданиях чеченских детей. И даже не брал за это денег - спросите у Ванессы Редгрейв, с которой мы работали! Это не хвастовство. Это человеческая реакция на несправедливые обвинения!

В этот момент зал разразился аплодисментами. Хотя, как мне кажется, я высказался чрезмерно резко. Я нечасто теряю контроль над собой, однако тут это, к сожалению, произошло. Но зал понял меня и простил.

Еще в дни подготовки показа в Гримстаде Браудер подал в суд на продюсерские компании и на меня лично. Суд прошел в норвежском Ставангере, где базируется эта компания. Основным требованием ходатайства был запрет на показ фильма на территории всей Норвегии. Работала целая команда адвокатов, в Норвегии этим занимался, как я понял, упомянутый Боре. Снова прислали многостраничные материалы с судебной экспертизой, со схемами кражи компаний и подобными сопутствующими браудеровской пропаганде материалами.

По иску было вынесено решение с интересной и очень короткой формулировкой - что наложение такого запрета на фильм противоречило бы норвежским законам, которые защищают свободу слова.

Сейчас, когда я пишу эту книгу, обсуждается вопрос о показе фильма по телевидению в Норвегии. Возможно, именно это будет долгожданная телевизионная премьера, крайне важная для моего фильма. Ибо телевидение остается