– Понял вас, Проф, – кивнул Бонд.

Вездеходы подогнали к дальнему зданию, видимо, недостроенному еще до появления ПГРЭЗ, и установили у входа и единственного широкого окна так, чтобы из дома сразу можно было пройти в машины. Крыши и второго этажа у него еще не имелось, и плиты пола не везде были положены, зато в поддонах все еще лежали помещенные «елочкой» красные кирпичи, и навсегда застыл раствор в большом железном корыте с замурованной совковой лопатой. Мы с Хип осторожно выбрали из засохших на корню молодых сосенок и березок те, на которые не сильно ругались счетчики, и через час ночной запас не особенно хороших, но все-таки дров был сделан. Из кирпичей Бонд выложил площадку под костер, Хип уверенно сложила «колодец», и вскоре стены озарились теплым, оранжевым отблеском, а в воздухе запахло смолистым дымком. Пенка, несмотря на протест Профа, выбралась из вездехода, уселась у костра и долго, жадно смотрела на то, как танцуют язычки огня. Молчала она так же долго, и лишь беззвучно шевелились маленькие губы, словно повторяя забытую человеческую речь.

– Лунь, будьте добры, отнесите ужин пленнику. – Проф вынес дымящийся контейнер с макаронами по-флотски и термос с чаем. – И пусть он уберет за собой и, там, перед сном воздухом подышит, что ли. Бонд, а вы подстрахуйте. Но чтоб в помещение не заходил и не видел ничего.

– Если в бега ударится, валить? – спокойно спросил лейтенант.

– Сомнительно, что он побежит. Если что, по ногам разрешаю, – так же спокойно ответил Зотов. – Но вы его предупредите о таком исходе, и, я думаю, инцидент не состоится.

– Вас понял. Пойдем, сталкер, зверей кормить, – кивнул Бонд.

Чист лежал в клетке, подтащив матрас к углу, и пялился в потолок. На нас он только скосил глаза и снова криво ухмыльнулся распухшими губами:

– О, хавчик принесли. Я уж думал, забыли про меня, уроды.

– Про тебя забудешь, как же. – Бонд щелкнул ключом. – Башкой не стучал больше о перила? Не? Жалко, мне понравилось.

– Да пошел ты, собака служебная, – тихонько процедил Чист. – Я ведь все равно скажу, что вы меня избили. А в клетке я головой бился уже от отчаяния и душевной травмы, ясно?

– От шакала слышу, – беззлобно, даже буднично ответил Бонд. – Короче, животное, ты сейчас за собой санитарку вынесешь и воздухом перед сном заодно подышишь. Вздумаешь дернуть – отстрелю опорно-двигательный заодно с придатками. Жить будешь, но вот радоваться весне и любви – уже нет. Понял меня?

– Понял. Смотри, как бы ты у меня не понял потом, псина. Земля круглая, судья добрая, а я молодой, – медленно, с нехорошей ухмылкой проворчал Гоша, сверля Бонда взглядом.

– Жри давай. – Лейтенант пожал плечами и пододвинул контейнер с макаронами.

– Круглая, это ты правильно сказал. – Я тоже улыбнулся, взглянув прямо в глазки Чиста. И ухмылочку стерло, замер Гоша, отвел лицо, начал торопливо поглощать ужин. Бонд повел стволом, и Чист, уже молча, подхватил контейнеры и вышел из клетки. Я оттер его от входа в домик, указал взглядом, куда отойти, и он не увидел ни костра, ни Пенки.

– Э-эх… Зона, Зона, матушка, – по-волчьи запрокинув в небо голову, сквозь зубы начал причитать Гоша. – Смотри, красивая, что творится у тебя под небом. Сталкер сталкера в тюрьму сдает, с псами водится. Что за времена пошли, мать вашу. Уроды.

– Чист, не затягивай. Прогулка у тебя короткая, и вывели не за тем, чтоб ты в небо скулил и кусты нюхал. – Бонд сплюнул. – Заканчивай театр, и пошли уже.

– Как же я вас, гады, ненавижу, – выдохнул Чист. – Вот что вам, уроды, дома не сиделось? Какого черта вас сюда понесло? Всю жизнь мне испоганили… вам-то хорошо, твари. Вам не сидеть. Своими бы руками удавил.

– Ты все? – спросил лейтенант.

– Да, я уже все. – Чист злобно сплюнул. – Был Чист, да весь вышел. Кончился. Теперь или сдохну, или небо в клеточку. Тва-ари… по живому режете, гады. Вас бы на мое место, козлы. Н-ненави-ижуу…

– Слушай, ну будь ты мужиком хоть на кропалик, – покачал головой Бонд. – Не мальчик, поди. Знал, куда лезешь, знал, что за это бывает. Сам вляпался, вот и не ной, как институтка на зачете. Лучше спасибо скажи, что пуля мимо, дурак.

– Он тоже знал! – рявкнул Гоша, показав на меня пальцем. – Он тоже сталкер! И баба его сталкерша! Что, клоун, думаешь, если они сейчас за тебя, то завтра они тебе же башку не свернут? Они по Зоне шастали мимо твоих блокпостов, и тебя вертели по-всякому много лет, и стреляли в тебя, дурака в фуражке. Стопудово стреляли! А теперь вы типа друганы стали! Охренеть! Псы поганые!

Гоша сплюнул пену и, дико вытаращив глаза, захрипел:

– Он такой же, как я, как Бача или Киря, которого он завалил. Такой же! Почему мне в тюрьму, а он, сука, на свободе? Почему, твою мать?! Я всех вас, падлы, за собой в тюрягу утащу. Всех! Где справедливость, с-суки?

– Справедливости захотел? – Бонд поднял бровь. – Так вот же она, раз просишь. Лопай, не обляпайся.

И военный дал коротким, злым ударом Чисту под дых.

– Это тебе за белый флаг.

Второй удар пришелся коленом в лоб, когда Чист, тоненько захрипев, согнулся пополам.

– Это – за наркоту для людей и пушки для бандитов.

Сложив кулаки в замок, Бонд обрушил удар по спине Чиста, и тот свалился на бок, извиваясь на земле.

– А это – за гнилой, поганый твой язык. Носи на здоровье. Еще раз хотя бы вякнешь, гнида, или косо посмотришь – столько справедливости насыплю, на телеге не увезешь.

– Что тут происходит? – послышался громкий вопрос Профа. – Лейтенант Бондарев! Немедленно прекратить! Вы что творите?! Отставить!

Бонд, взявшийся нездоровым, плитчатым румянцем, порывисто вздохнул, сверкнул глазами и с досадой махнул рукой.

– Есть отставить.

– Я не позволю избивать человека, каким бы он ни был, – жестко, со сталью в голосе отчеканил профессор. – Бонд, уйдите к костру и успокойтесь.

– Есть, – буркнул лейтенант и совсем тихонько добавил: – Лунь… присмотри. Не оставляй гада с профессором. Мало ли.

– Посмотрю, – кивнул я, и Бонд ушел.

– Лунь, а вы что стояли? – уже мягче спросил профессор. – Недопустимые вещи, сталкер. Не-до-пус-ти-мые! Сильно ему досталось?

– Нормально получил, но жить будет. – Я наклонился к Чисту, прихватил его за шиворот и поставил на ноги, но тот снова согнулся, держась за живот. – Бонд держался долго, профессор.

– Понимаю. Но все равно так нельзя, самим в зверей превращаться, – вздохнул Проф, зашел с другой стороны и прихватил Чиста под плечо. – Понесли. Ай-ай-ай. Словно глупые, невоспитанные дети, честное слово.

– Попробуйте только сказать, профессор, что меня не избили… – прохрипел Гоша, вися на наших руках. – Вы свидетель… и Лунь видел… он мне печень разбил, г-гад… все пусть теперь по закону…

– Цела будет ваша печень, Чист, – холодно заметил профессор. – А жаловаться – ну что же, ваше право, жалуйтесь. Удивительно, как это вы сразу про закон вспомнили, Гоша. Только учтите, что при разборе всех полетов я не буду на вашей стороне.