– Спасибо, Тимофей Иванович!

– Да за что «спасибо»? Делов-то. Мне и самому интересно стало. Никогда ничего подобного не слышал, хотя, казалось бы, всю жизнь в городе прожил… и во все двери был вхож.

– От кого же вы узнали про эти события? – полюбопытствовал Севастьянов.

– От кого надо, от того и узнал. Какая тебе разница. Но не сомневайся. Все так и происходило, как я рассказал. А то мне кажется, не очень-то ты поверил моим байкам.

– Отчего же не поверил? Вы меня никогда не обманывали.

– Вот именно, дружок. Вот именно!

Возвращаясь домой от старика Кобылина, Севастьянов размышлял над только что услышанным. Допустим, эта невероятная история – правда. И что? Происхождения талисмана она все равно не проясняет. Существовали ли в Соцгороде вампиры, не существовали – при чем тут монета? По сути, ничего полезного для хода своего расследования он так и не узнал. А не лучше ли бросить это скользкое занятие? «На все воля Божья», – изрек отец Афанасий. Если следовать этой логике, то и удивляться ничему не стоит. Случилось и случилось. Значит, так предначертано. Но ведь это вздор! Распутать, непременно распутать… Доказать, что ничего чудесного в событиях нет, – вот его задача! А то он и вправду начал допускать некий элемент сверхъестественного во всей этой истории.

Однако, как ни одергивал себя Севастьянов, полной уверенности в том, что он прав, так и не появилось. А рассказ Кобылина только добавил сомнений. Вампиры… Чушь! А если не чушь? Если все это действительно имело место? Воля Божья… И это чепуха! Хотя…

От этих размышлений ум за разум заходит. Нет. Так нельзя! Нужно выбрать какое-то одно, желательно наиболее разумное направление рассуждений и следовать ему, не обращая внимания на остальные, возможно даже на первый взгляд более привлекательные варианты.

Почти совсем стемнело, однако на улицах и во дворах жизнь пока что не затихала. Слышались детские голоса, приглушенный смех, громкий шепот. Еще щелкал по теннисному столу целлулоидный шарик, еще раздавались удары по футбольному мячу. Однако ночь все больше вступала в свои права. От деревьев к Севастьянову тянулись длинные тени. Какие-то странные личности выглядывали из подворотен. Мимо, беспрестанно озираясь, проковылял горбун. Неожиданно профессор чуть не сбил с ног древнюю бабку, несшую за плечами вязанку хвороста. Зачем, скажите, в большом городе хворост? Наконец, дорогу Севастьянову перебежали сразу три кошки! Какого они были цвета, осталось тайной, поскольку ночью все кошки серы. Однако ничего этого профессор не замечал. Он думал!

Скок и Лена возвращались с выработок вместе, но друг с другом они не общались. Хотя Скок и пытался разговорить девушку, та шла, ни на что не обращая внимания. Вела она себя словно замороженная. Не смотрела по сторонам, не откликалась на речи Скока. Брела по пыльной дороге с покорностью обреченной. Скок не мог понять, что с ней происходит. Потеряла невинность… Делов-то! Она же не ребенок! Никто ее не заставлял.

Однако, как Скок ни пытался оправдать перед самим собой собственные действия, на душе лежала холодная, скользкая жаба. Он искоса поглядывал на Лену, лицо которой сделалось столь каменным, что стало напоминать лицо скульптуры из композиции Веры Мухиной «Рабочий и колхозница».

Они залезли в почти пустой автобус. Лена устроилась у окна, а Скок сел рядом.

– Леночка… – начал канючить Юра. – Ну, Леночка…

Девушка не отвечала.

И сколько он ни пытался завязать с ней разговор или хотя бы заставить взглянуть на себя, ничего не получалось. Лена упорно смотрела в другую сторону.

Приехали в город. Лена, все с тем же каменным лицом, зашагала вперед, а Скок крутился рядом. Он то забегал вперед, стараясь взглянуть в лицо девушке, то отставал, точно набирая сил для новой попытки. Все было тщетно. Его полностью игнорировали. И только когда парочка подошла к двери подъезда, в котором жила Лена, она вдруг повернулась к нему и вымолвила:

– Подлец!

Скок стоял как оплеванный.

Подлец так подлец, решил он в конце концов. С горя сильно захотелось есть. Забыв, что при нем, в сумке, имеются недоеденные колбаса и сыр, Скок зашел в первую попавшуюся столовую, купил три рубленых шницеля, кусок хлеба и бутылку кефира и уселся на скамейку в маленьком пыльном сквере. Он жевал холодный, чрезмерно начиненный луком шницель и размышлял.

Удовольствие, полученное от секса, давным-давно испарилось, осталось только недоумение. Скок никак не мог понять: с чего бы вдруг отношение Лены к нему столь резко изменилось? Неужели, собираясь с ним за город, она не предполагала, что может произойти? В это невозможно поверить! Почему, собственно, он подлец? С чего бы его обозвали подобным словом? А если у него в отношении девушки серьезные намерения? Если он жениться на ней хочет? Нет, дорогие товарищи. Так дело не пойдет. Не такая уж он и скотина. Он может прямо сейчас пойти к ней и сделать предложение. Как это там происходит?.. Упасть к ногам и попросить осчастливить его…

Скок неожиданно для себя рассмеялся, отчего поперхнулся кефиром. Фонтан брызг вырвался из его рта. Он отшвырнул недоеденный шницель и встал. Хватит об этой дуре! Никогда раньше он не анализировал собственные поступки. Случилось и случилось. И нечего размышлять над этим. Однако мысли о Лене никак не желали покидать его голову.

На следующий день, отработав смену, он помчался в библиотеку. Лены на месте не оказалось. Он захотел узнать, почему девушка отсутствует.

– Взяла отгул.

– С какой целью?

– Кажется, провожает родителей, уезжающих куда-то на Украину.

– А завтра?

– Должна быть.

Женщина, сообщившая Скоку о пертурбациях с Леной, та самая сладкая дама, встретившая его в первое посещение библиотеки, смотрела на Скока с благожелательным интересом.

– Завтра приходите, молодой человек, – посоветовала она.

Скок так и сделал. Лену он увидел еще издали. Она о чем-то разговаривала с юношей студенческого вида и на Юру даже не взглянула, хотя, несомненно, его заметила.

– Девушка, можно вас? – Скок поманил Лену рукой.

Она подошла, взглянула на него, но лучше бы и не смотрела. Лицо ее сделалось точно таким, каким Скок видел его после событий на выработках.

– Что вы хотели? – вежливо спросила она.

– Лена… Ты чего?..

– Я не совсем понимаю вас.

– Кончай дурить!

– Так что вас интересует?

– Ты!

– Не понимаю…

– Ну, Лена!..

Еще пару минут разговор продолжался в подобном духе. Скок просил, умолял, требовал, но все было тщетно. Девушка взирала на него как на пустое место. В глазах ее не было заметно даже намека на симпатию, только полнейшее равнодушие. Наконец она произнесла: