В театр отправляться все же пришлось.

Ванну принять Торе не позволили, и она не могла отделаться от мысли, что теперь все, кто приблизится, будут знать, чем она занималась.

И с кем.

Райгрэ с живым интересом наблюдал за тем, как ее одевают.

Причесывают, скрепляя локоны шпильками.

Расправляют юбки, скрывая сложную конструкцию турнюра, и вносят последние, мелкие штрихи в рисунок платья, все же недостаточно совершенный, по мнению портнихи.

Когда райгрэ все-таки соизволил подняться и выйти, та выдохнула с явным облегчением.

— Ох и не люблю я их, — прошептала она на самое ухо, делая вид, что поправляет воротничок. — Вроде бы и красавцы, но гнилья за этой красотой столько, что не приведи предвечная жила связываться.

— Почему?

Как-то Тора до этого момента не задумывалась над тем, можно ли считать райгрэ красивым.

Да и какая разница?

— Подпустить к тебе он никого не подпустит, — ловкие пальцы вытащили из прически локон, скрутили и оставили лежать завитком на шее, — но вот что сам делать станет… тут им никто не указ. Аманта — не жена, за нее заступаться некому. Поэтому будь осторожна, куколка.

Тора будет.

Она знает, когда мужчина слишком зол, чтобы к нему приближаться.

— Благодарю за помощь, — раздалось от двери, и портниха тихо ойкнула.

Как долго райгрэ стоял? И что именно слышал?

Оскорбился?

— Леди Торхилд необходим гардероб. — Райгрэ поставил на туалетный столик бархатный футляр. — Домашние платья. Для прогулок. Пара дорожных. Вечерние. Амазонка… — Он откинул крышку. — Перчатки, шляпки, капоры… что там еще полагается? Надеюсь, вы возьметесь за эту работу?

— Буду счастлива, но…

Сияние газовых ламп окрашивало аметисты не в лиловые, но в алые тона.

— Вопрос цены значения не имеет. Леди Торхилд должна выглядеть достойно дома, который представляет.

Холодный металл коснулся кожи. Ожерелье было изящным, но в то же время тяжелым. Для Торы. А вот Хильда, до поры до времени спрятавшаяся в зеркале, умела носить подобные вещи.

Райгрэ, взяв руку Торы, раскрыл ладонь и положил на нее длинную ленту серьги.

— Возьми. Это твое. Как закончите, спускайтесь вниз.

Он ушел, а серьга осталась.

И вторая, парная, лежавшая в футляре. И еще браслет…

— Хотя бы не жадный, — как-то без особой радости в голосе сказала портниха. — Тебе помочь, куколка?

Она ловко управилась и с серьгами, и с браслетом. Набросив на плечи Торы легкий плащ, протянула маску из черного бархата:

— На улице пыльно, нечего тебе личико портить.

На улице… Еще немного, и Тора выйдет на улицу.

В город, где в последний раз бывала… давно, перед Каменным логом и той нехорошей историей. Мама еще обещала, что отведет Тору в лучшее ателье, а вместо этого пришлось уехать на побережье: папина работа не могла ждать. И на побережье тоже были ателье…

— Идем, куколка. Не надо давать повод думать, что ты ослушалась. — Портниха помогла подняться. — Твои мерки у меня есть. Я подберу ткани, а там и про фасоны поговорим… тебе что больше по душе?

— Не знаю, — честно ответила девушка, чувствуя, как заледенели руки. — Я… ничего не понимаю в одежде.

Макэйо так говорил. Он всегда сам выбирал наряды для своих любимиц. И позже, когда Тора стала слишком взрослой, привычки не изменил, шутил, что так ему интересней.

— Ой, глупость. Ничего тут сложного. Я тебе журналы пришлю, полистай на досуге. И вместе потом подумаем. Ты у нас красавица, тебе все к лицу будет… Обрати внимание на «Дамского сплетника», там порой очень оригинальные идеи попадаются… Нет, конечно, по их калькам шить тебе не пристало, но вдруг да глянется что-нибудь этакое, с фантазией…

Ее голос, ласковый, журчащий, убаюкивал страх. И лишь оказавшись в коридоре, Тора поняла, что переступила-таки заветный порог, за которым заканчивалась безопасная территория.

Но сбегать нельзя.

— Ступай, куколка… — Портниха убрала руку. — Не надо ему перечить.

Тора осталась одна.

Она справится. Коридор… пуст. И лестница не так страшна. Всего-то пара дюжин ступеней. Холл. И Крайт, переминающийся с ноги на ногу. Легкий аромат лимонов… на самой грани. И есть ли он вовсе либо же Тора выдумала этот запах?

— Добрый вечер, — сказала она, потому что молчать было бы невежливо.

— Добрый. — Крайт поспешно отвел взгляд и за ухо себя зачем-то ущипнул. Уши у него были крупные, оттопыренные и ярко-красные, не то от стыда, не то от дурной привычки.

На нем был фрак. Белая рубашка, в кои-то веки выглаженная. И галстук, завязанный не слишком-то умело: один хвост получился длиннее второго. А волосы по-прежнему дыбом торчали.

— Я… — Он сглотнул и дернул хвост галстука, почти развязав. — Я хотел бы извиниться… я… мне очень жаль, что так вышло. Простите. Пожалуйста.

Девушка не знала, что ответить.

Она принимает извинения?

Хильда только фыркнула: мальчишке она не верила. Притворяется. И Торе надо быть очень осторожной с ним и с остальными. Райгрэ наказал их, но злиться станут на Тору. Правда, вновь напасть не посмеют… пока райгрэ ее защищает.

— Мне очень стыдно, — шепотом добавил Крайт.

Врет. Но притворяться можно вдвоем — ссор райгрэ не потерпит. И Тора предложила:

— Давай я тебе галстук нормально завяжу.

Крайт согласился. Он подходил боком, медленно, точно опасаясь, что Тора его ударит.

— Райгрэ сказал, что я с вами в театр иду, что буду нужен. Зачем?

Тора понятия не имела.

— Он со мной вообще не разговаривал. И не замечал даже. А теперь вот… я хочу сделать все правильно.

И вновь вернуться в число любимцев?

Галстуки Тора давно не завязывала, но руки помнили простейшие узлы. Вышло всяко лучше, чем изначально, хотя Макэйо наверняка отыскал бы недостатки.

— Вас из наших больше никто не тронет. И… и другим не дадут тоже. Мне… мне действительно очень стыдно. — Крайт втянул воздух и густо-густо покраснел.

Сила руды… а он первый, кто понял, но не последний. Сколько людей будет в театре?

Множество.

Свет сотни газовых фонарей тонул в желтом янтаре, которым был отделан холл Королевского театра. Тора старалась не вертеть головой, хотя ей все здесь было любопытно.

И широкая тополиная аллея, по случаю премьеры украшенная бумажными фонариками. И само здание театра, огромное и в то же время гармоничное в каждой своей линии. И статуи на ступенях. Иные — из мрамора, или же восковые, или и вовсе не статуи, но люди, застывшие в причудливых позах. Лишь запах позволял отличить живое от неживого.