пострадала от появления гигантской белой змеи, и здесь можно было всем вместе дождаться рассвета. Но Учида сразу заявил, что будет ночевать один и уйдет, как получит необходимые ответы. К Мадоке чуть вернулись краски, но он все равно не разговаривал, а потом и вовсе заснул прямо сидя, не меняя позы. Чиёко тоже не могла остаться, поскольку была девушкой. Кента расстроился, Хизаши – обрадовался.

– Зато все плененные в этом году души свободны, – сказал Куматани после непродолжительного молчания. Нахмурился от внезапной мысли. – Но кувшинов было меньше ста. Я не считал, но точно не сто.

– Едва ли особое угощение давали всем подряд, – рассудил Хизаши. – В Хякки яко собираются ёкаи разной силы, возраста и вида. Возможно, бакэнэко умасливали только самых-самых.

Кента согласился.

– Скорее всего, ты прав.

– Ты всегда соглашаешься с Мацумото, – с ноткой недовольства заметил Учида.

– Потому что я всегда оказываюсь прав? – хитро подмигнул ему Хизаши.

Юдай сурово сдвинул брови, а потом вдруг схватил нагинату и метнул в ширму, пробив ее насквозь. Оттуда с воплем выскочила кошка и была поймана фусинцем за шкирку. Болтаясь как меховая тряпка, она яростно шипела и скалила клыки, но совсем не внушала страха.

– Попалась, – пропел Хизаши. – Минори, если не ошибаюсь.

– Вы не знаете, что натворили?! – мявкнула она. – Идиоты! Вы все испортили!

– Мы освободили плененные вами души, – возразил Куматани. – Это хорошее дело. Мы же экзорцисты.

– Вы идиоты! – не унималась кошка. – Что, вы думаете, матушка делала? Она сдерживала Хякки яко. А вы все испортили! Вы еще пожалеете!

Она рванулась и, оставив в пальцах Юдая клок шерсти, бросилась на Кенту.

Взмах нагинаты. Чиёко быстро отвела взгляд, а Кента – нет, не успел.

– Мэц, – произнес Юдай, касаясь двумя пальцами лба пригвозденной к полу бакэнэко. Ее глаза вспыхнули, и всю ее фигуру объяло зеленоватое пламя, не оставив после себя ничего.

– Зачем ты ее убил? – не понял Кента.

– Я ее изгнал, – поправил Юдай невозмутимо. – Вы на моем месте сделали бы то же самое. Вы же экзорцисты.

Кента не ответил. Хизаши знал – он бы так не сделал точно.

Вскоре все разошлись, кроме их двоих и спящего Мадоки. Вполне обычный ночной ветерок колыхал бумажные ленты на стеклянных подвесках под крышей, стрекотали насекомые. Изгнание бакэнэко больше не обсуждалось, но оно неприятной дымкой повисло в комнате. Хизаши решил привести себя в порядок, но только поднял руку, как тотчас скривился.

– Болит?

– Нет, – солгал Хизаши и сразу сдался: – Болит.

– У тебя такие тонкие кости, – сказал Кента, подсаживаясь ближе, прямо под лунные лучи. – Дай взглянуть, у тебя что-то не так с плечом.

Хизаши отвернулся, позволяя оттянуть ворот юкаты и потрогать кожу. Кента прикасался осторожно, скользил самыми кончиками пальцев, чуть надавливая, чтобы проверить реакцию Хизаши.

– Вывиха вроде нет, – успокоил он и без предупреждения взял в руки распухшую кисть. – А тут, кажется, есть.

Хизаши закусил губу, чтобы не завыть. В запале он не замечал, насколько все серьезно, и даже боль будто жгла в полсилы, а сейчас вернулась стократно. Кента вздрогнул и принялся ласково поглаживать поврежденное запястье.

– Прости, прости! Я буду осторожнее.

Он прощупал руку, морщась каждый раз, когда дыхание Хизаши сбивалось от болезненных ощущений. Будто ему самому в эти моменты становилось больно. Наконец он сильно надавил в одном месте, и Хизаши все-таки позорно вскрикнул.

– Вот и все, – выдохнул Кента и аккуратно положил руку Хизаши ему на колени. – Если сейчас погрузишься в медитацию, к утру все пройдет.

– Ты изверг, – пожаловался Хизаши.

Ответная улыбка Кенты была поистине жалкой, губы дрожали, когда он снова извинился.

– Прости. Пожалуйста, прости. Я знаю, это неприятно, но если оставить как есть, станет хуже.

– Да прекрати ты уже извиняться, – прервал его Хизаши. – Ты прощен, понял?

– Да? – обрадовался Кента и широко зевнул. – Тогда я… немного… посплю…

И, уронив голову на грудь, провалился в сон.

Рана заживет быстро, как и все раны до нее, но Хизаши, прежде чем погрузиться в медитацию, посмотрел на Кенту с благодарностью. Но не только.

В своем спасительном вранье Хизаши сказал, что внутри Куматани скрыта великая сила. Это была выдумка, чтобы потянуть время, сказочка, призванная отпугнуть особо трусливых ёкаев.

Или все-таки не совсем?

* * *

Чиёко ушла первой, едва забрезжил рассвет. Она попрощалась только с Куматани, Хизаши следил за ними издалека и не понял ни слова, но вернулся Кента странно задумчивым. Мадока отправился провожать девушку до ближайшего поселения, а потом собирался через управление Дзисин послать в школу весточку о случившемся. Мадоке требовалось время, чтобы прийти в себя полностью, и в предстоящем им троим деле от него толку было бы мало.

А вот Учида Юдай признался, что ничем не занят и потому поедет с ними вместо Мадоки.

– Еще чего, – возмутился Хизаши. – Нет уж, ты из Фусин, вот на них и работай.

– Строго говоря, – как-то будто даже смущенно начал Учида, – сейчас я не отношусь к Фусин. Я временно отстранен.

Кента отвлекся от седлания лошади.

– Как это так?

Учида ответил не сразу, но голос был твердым и ровным, когда он сказал:

– Мой отец обвинен во взяточничестве, и пока его не оправдают, я не могу быть частью школы Фусин.

– Это же бред! – воскликнул Кента, и Хизаши был с ним молча согласен. Только люди могли придумать себе такие сложности. – Ты – это не твой отец. Нельзя же… нельзя просто вдруг в один момент перестать быть оммёдзи.

Учида опустил взгляд. Пальцы добела сжались на древке нагинаты.

– Однако таково решение наставников, и я обязан его принять.

Если Хизаши и хотел сообщить ему, что тот перевешивает свои беды на их плечи, в итоге не стал под предупреждающим взглядом Куматани.

– Хорошо, идем с нами, – за двоих решил он. – Смысла разделяться, идя по одной дороге, нет.

Над макушками деревьев показался край солнечного диска. Розовые, пока еще нежные и теплые, лучи заскользили по остаткам крыши рёкана, и когда свет полностью накрыл здание, оно попросту исчезло. Трое юношей и их лошади стояли посреди бурьяна на обочине дороги.

– Видать, и впрямь права Чиёко-тян, – сказал Кента. – Рёкан здесь был когда-то, но слишком давно.

Они развернулись и поскакали вперед, обманчивое марево – невидимая стена, пугающая путников, – исчезло с наступлением утра, но все же Хизаши не отпускало досадное беспокойство. Он нет-нет да оглядывался через плечо, но солнце поднималось все выше, пекло так, что пришлось надеть соломенную шляпу, и ничего странного больше не происходило.

Он уже почти поверил, что они без приключений доберутся до места, но по пути еще следовало остановиться в деревеньке, кажется, она называлась Миякэ, чтобы отдохнуть. Миякэ они нашли, но поселение встретило их мертвой тишиной, не слышно было даже домашнюю птицу и собак-бреховок.

Лошадь Хизаши взбунтовалась, отказываясь идти дальше, пришлось спешиться и войти в ворота пешком. Запах, что стоял там, ни с чем не спутаешь.

– Это же не мы