Голос Соколова звучал так же хмуро, как и во время их последнего разговора:

— Наталья, я думаю, мне следует тебе коечто рассказать. Это касается тех руин Гейдельбергского замка, о которых ты недавно меня спрашивала.

— Я слушаю вас.

— Это долгий разговор, будет лучше, если мы где-нибудь встретимся.

— Я могу заехать к вам прямо сейчас…

— Нет! — резко запротестовал он и более спокойным тоном тут же пояснил: — Раиса Александровна уже вернулась из Италии, а мне не хотелось бы, чтобы она присутствовала при нашей беседе.

У Соколова секреты от жены? Это что-то новенькое…

— Пожалуй, мне стоит съездить на эту встречу, — пряча мобильный, виновато взглянула Наталья на Воронцова. — Вдруг и правда что-нибудь интересное узнаю.

Владимир невесело усмехнулся:

— Ну что ж. Горбатого только могила исправит. Будто мало тебе приключений. Ладно, — вздохнул он. — У меня тоже кое-какие дела в управлении. Как закончишь, позвони мне, я тебя подхвачу по дороге.

На самом деле он был даже рад, что можно не придумывать повода, чтобы на некоторое время покинуть гостеприимный Ксюшин дом. Наталья так искренне радовалась его возвращению, что разочаровывать ее скорым отъездом совсем не хотелось, а ехать было нужно.

Кроме дел, связанных с деятельностью банды Скрипова, оставалось еще одно — неразрешенное — связанное с Марком. Кто он, этот загадочный «крепкий орешек», разворошивший осиное гнездо в старых развалинах?

Но первым делом Наташа заехала в магазин форменной одежды «Склад № 1». Там можно было купить красивую форму — и парадную и повседневную, и мужскую и женскую. Наталья, узнав от Шарова, что Володя вот-вот получит досрочно новое звание, решила заказать ему роскошную форму: брюки, китель с расшитыми золотыми нитями погонами, рубашку, кожаную куртку с каракулевым воротом и каракулевую шапку. В магазине она назвала мерки Володи и попросила сшить форму быстро. Милая женщина, продавец магазина, сообщила, что мундир можно забрать уже через пять дней.

— Скажите, можно ли будет доставить форму в Управление экономической безопасности для Владимира Воронцова? — поинтересовалась Наташа.

— Конечно, только скажите, в какое время и от кого?

— К десяти утра, но меня не называйте, пусть это будет сюрпризом! — решила Наташа.

— Желание клиента — закон, не волнуйтесь, ваш избранник получит форму вовремя, — улыбнулась продавец, догадавшись об искренних чувствах очаровательной заказчицы.

Довольная своей изобретательностью, Наташа поспешила к учителю.

* * *

— Лет пятнадцать назад у меня была ученица, звали ее почти как тебя, Ната. Нателла Осинина… — начал Соколов и надолго замолчал.

Наталья взяла в руки чашку с чаем, откинулась на спинку дивана, расположившегося в уютной полутьме небольшого кафе, сделала небольшой глоток, поставила чашку на место и замерла, опустив руки на колени. Ей стало немного не по себе от предстоящего разговора — судя по всему, старый искусствовед решил пооткровенничать, а это было неожиданно и, на ее взгляд, несколько неуместно. Будто нет у нее своих проблем. Но элементарная вежливость требовала проявить уважение, и она демонстрировала его в полной мере.

— …И похожа чем-то на тебя была, — наконец тихо, почти про себя, сказал Петр Вениаминович. — Внешне. Но ты — борец, а она совсем другая, словно не от мира сего…

Он снова замолчал. Молчала и Наталья: хоть и досадно терять время впустую, но она вовсе не собираясь подгонять Соколова вопросами. И, ничем не выдавая нетерпения, спокойно ждала продолжения, лишь слегка шевелила пальцами, любуясь игрой огненных искр на новом кольце.

— Ладно! — вдруг жестко произнес Петр Вениаминович. — Так я до морковкина заговенья тянуть буду, себя жалеючи.

Он подозвал официантку, заказал виски (Наталья округлила глаза, но промолчала), закурил сигарету, дожидаясь заказа, получив его и, тут же осушив наполовину, совсем другим — деловым — тоном заговорил:

— Родители Нателлы работали в советском посольстве в тогдашней ФРГ, она и родилась там, и провела первые годы жизни. Однажды ее отвезли на экскурсию или музыкальный фестиваль — уж не знаю подробностей — в Гейдельбергский замок. И это зрелище произвело на нее неизгладимое впечатление. На всю жизнь. Она вернулась в Россию, повзрослела, а воспоминание продолжало волновать ее воображение. И поступив в Академию, она продолжала бредить этим замком, только им и занималась, его историей, архитектурой, судьбами владельцев…

Наталья слушала без особого интереса. Ей знаком был этот тип экзальтированной барышни, готовой часами взахлеб рассуждать о красотах ювелирного искусства Позднего Возрождения или особенностях живописи раннего барокко и совершенно неспособных продать даже маленький шедевр Челлини или грандиозное полотно Рубенса. Удел таких восторженных дурочек в лучшем случае — удачное замужество и многолетнее корпение над пыльными старинными фолиантами в каком-нибудь научном отделе Академии, в худшем — всю жизнь прослужить экскурсоводом при уездном музее.

— Я, кажется, догадываюсь, о чем ты думаешь, — заметил Соколов, внимательно глядя на Наталью. — Нет, ты не совсем права. Нателла действительна была очень… э-э-э… романтична, но вовсе не наивна и совсем не глупа. Это была чрезвычайно цельная натура, преданная и добрая, страстная и глубоко чувствующая, но прекрасно умеющая владеть своими эмоциями.

То, как Соколов произносил эти слова, заставило Наталью внимательно посмотреть на него.

Пятнадцать лет назад… Он уже был женат…

— Нателла была очень хорошо воспитана, всегда ровна с людьми, постоянно улыбалась, и ей было неведомо плохое настроение, — Петр Вениаминович, казалось, полностью погрузился в свои воспоминания, не замечая ничего вокруг. — Несмотря на юный возраст — ей было тогда всего семнадцать — она обладала редкими качествами: преданностью по отношению к близким, способностью в любых обстоятельствах окружить любимых людей теплом и заботой. В общем, это была девушка, о которой всю жизнь мечтает любой мужчина и практически никогда не встречает в жизни. А если встречает, то старается не отпустить…

Соколов осекся. Снова закурил, допил виски и сделал знак официантке повторить.

— Да, — сказал он, глядя в глаза Наталье, — она стала моей тайной женой.

Наталья усмехнулась про себя. Какое милое старомодное выражение. Звучит так трогательно и романтично, а на деле означает примитивный адюльтер, измену, по той же старомодной терминологии — блуд…

Снова угадав ее мысли, он криво улыбнулся и кивнул:

— Отец Раисы Александровны был крупным чиновником, и моя карьера — а тогда, не забывай, я был еще молод и амбициозен — во многом зависела от него. Я не решился на развод, но и с Нателлой не мог расстаться.

Наталья представила себе, как это было. Пожилой (ему ведь тогда было уже под полтинник, если не больше), импозантный Соколов, озабоченный карьерой, связанный браком с нелюбимой женщиной, вечно обеспокоенный отношениями с тестем, и нежная семнадцатилетняя девочка, этакая современная Лолита, «преданная и нежная»… Хм…