— Ну что, бойцы, мы сегодня собрались, можно сказать, на праздник, праздник русской поэзии. Праздник народного творчества. Вашего творчества. Не слышу аплодисментов, Пушкины вы мои!

Раздалась дружная овация, кто-то даже почему-то крикнул не совсем уместное:

— Браво!

На столе перед выступающим гордо возвышался лоток пирожных, с утра приобретенных зампотылом, и ящик лимонада. Из общественных денег капитан Сидорчук, естественно, тиснул пару-тройку засаленных десяток. Натуру, как известно из научной литературы, воспитанием не перешибешь.

Выступив, Павелецкий покинул столовую, его призвали более важные дела. Типа шарахнуть с военным комендантом по соточке за победу русского оружия над супостатами. Валерий Петрович, отметив его уход общим вставанием, продолжил мероприятие:

— Начинаем наш поэтический конкурс. Представлять жюри не нужно, я думаю, что все вы уже давно знаете начальника штаба подполковника Сомова, подполковника Бодрова, начальника криминальной милиции Сергея Дмитриевича Милова и меня. Я являюсь председателем жюри. Отводы по членам жюри имеются?.. Ну что ж, начнем. Первым слово предоставляется, как всегда, первому взводу. Читайте ваше произведение.

— А почему нам?

— Почему не третьему сначала, ведь в Писании сказано: «И последние станут первыми…»

Замполит решил прекратить демократию:

— Цыц всем! Я сказал первый взвод, значит, точка. Кто готов читать ваш стих?

В зале повисло минутное молчание. Затем поднялся Переверзев и, неся перед собой помятый листок стандартной бумаги, вышел к столу с призом. Он повертел перед глазами этот листок и неуверенно произнес:

— Мы тут с ребятами сочинили, в общем, слушайте… Стихотворение без названия: —

Я снова на Кавказе,

Бок греет пистолет —

Корявейшая фраза,

Другой на сердце нет.

Посты сходил, проверил,

Стою себе, курю.

Смотрю, в гнезде над дверью

Не спится воробью.

Он с лихостью чеченской

Дает разгон семье

И яростью вселенской

Надоедает мне.

Враз из гнезда под крышей

Казармы боевой

Птенец сорвался, слышишь,

В асфальт вниз головой.

И голенькое тело

Раздавлено бойцом.

Но воробьи, вот дело,

Не бились над птенцом.

Вдруг мысль пробила сердце,

Что жалко мне его,

А вот убить чеченца

Не стоит ничего.

С тех пор как из конверта

Ко мне приходит в сны

Та маленькая жертва

Той маленькой войны.

Хотя Переверзев читал не очень складно, все равно всем очень понравилось. В зале состоялось живое обсуждение, особенно про то, что, действительно, птичку жальче. Раздались бурные аплодисменты. Переверзев по-клоунски раскланялся и сел на свое место под крики:

— Молодец!

— Просто поэт Незнайка…

Майор Вихров поднял обе ладони вверх:

— Все, тихо! Жюри поставит свои оценки. А сюда приглашается представитель второго взвода. Итак, кто смел?

Из зала поднялся Пуртов, он по обыкновению краснел, как красна девица, шел к эшафоту запинаясь, под поддерживающие крики однополчан, типа:

— Давай, Мотыль!

— Не опозорь провинцию…

Он тоже развернул перед собой не менее мятый листок бумаги и заговорил:

— Мы тоже сочиняли коллективно, как уж получилось, но нам самим очень понравилось. — И стал читать:

Любовью к России я болен смертельно,

Затем и приехал сюда на Кавказ,

И целых полгода с семьею раздельно

Жду дня, как уволен я буду в запас.

По сопкам в простреленной езжу машине,

В том кресле, где кровью товарищ истек

Сижу и думкую я о батькивщине,

Что щедрой рукой мне отмерила срок.

Два сына, две кровенки, снятся ночами.

Жена подает приготовленный ланч.

От этого в сердце клокочет цунами,

И хочется выпить, хоть смейся, хоть плачь!

Цена операций есть жизнь подчиненных,

Там сверху «виднее», кто нужен, кто нет.

По сопкам метутся в броне облегченной

Бойцы, тратя в воздух свой боекомплект.

А враг незаметен, он ставит «растяжки»,

Он подло стреляет в ночной тишине,

Как злая чеченка раздвинула ляжки,

Солдатиков СПИДом одарит вполне.

Чем больше их будет, тем «дырка» шахидки

Сработала лучше гранаты ручной.

Ведь русского грохнуть, хоть с первой попытки,

Во благо Аллаху хоть и со второй.

Я целых полгода с семьею раздельно

Жду дня, как уволен я буду в запас.

Любовью к России я болен смертельно,

Затем и приехал с войной на Кавказ.

Сила поэзии, свалившаяся на головы милиционеров, была столь велика, что длительное молчание не прерывал даже ведущий. Однако, осмыслив и переварив сказанное, бойцы вскоре зааплодировали и заорали:

— Классно, мужики!

Нашлось место и скрипучему голоску скептицизма:

— А вы не из книжки стих списали?

Но этот глас Фомы неверующего тут же потонул в общем гвалте одобрения выступившего со стихами Пуртова. За судейским столом посовещались, пошелестели бумажками, ставя оценки. Было видно, что и Сомов, и Бодров, и Милов очень довольны происходящим. Замполит поднялся из-за стола:

— Молодцы, молодцы, но не надо забывать, что наш поэтический турнир еще не окончен. Слово предоставляется третьему взводу.

Воронин направился к месту выступления, держа в руках гитару. Когда все оппоненты поняли, что он собирается петь, раздались возмущенные выкрики:

— Так нечестно.

— Мы так не договаривались…

Пришлось Вихрову снова подниматься и успокаивать народ:

— Тише, тише. Сначала послушаем, что нам приготовил третий взвод, а потом, я вас уверяю, жюри разберется и вынесет правильное решение.

В зале постепенно утихли. Воронин сел на подставленный ему стул и хрипловато запел под три блатных аккорда:

Вокруг нас сопки все в цвету,

А мы от родины вдали,

И с автоматом на посту

Стоим и в Грозном и в Шали.

Пусть меня броник сбережет

И каска-сфера охранит,

Я буду дембелем сражен —

Не врет, похоже, замполит.