Для меня, сам не знаю почему, это смотаться к черту на рога, отработать как надо и вернуться к своим. Сколько лет прошло, а до сих пор в глазах искры от того костра, а на губах вкус горячего как огонь светло-коричневого изделия иркутской чаераскрасочной фабрики. Нигде и никогда потом не пил ничего более вкусного.

И, конечно же, та песня. Ее душевно хрипел Витек Фесенко из Крыма и сам же терзал гитару.

На костре в дыму трещали ветки,

В котелке дымился крепкий чай.

Ты пришел усталый из разведки.

Много пил и столько же молчал.

Синими озябшими руками

Протирал вспотевший автомат

И о чем-то думал временами,

Головой откинувшись назад.

Известный в батальоне романтик войны, старший лейтенант Худенцов по прозвищу Сто четыре дурака на полном серьезе утверждал, что автором этой песни является какой-то замполит, героически павший в бою. Мы не особо-то ему и верили.

Как позже выяснилось, совершенно правильно. Кто-то просто переработал «Баксанскую фронтовую», сочиненную в сорок третьем году бойцами сводного отряда альпинистов 897 горно-стрелкового полка, воевавшими в районе Приэльбрусья. Кстати, здорово получилось.

Но давайте вернемся к моей нелегкой судьбе. Так уж вышло, что с тех пор я постоянно куда-то уезжаю, а потом обязательно возвращаюсь. Только вот костер тот давно прогорел, чаю никто не наливает, да и песню спеть некому. Витек погиб на той войне, да так страшно, что и врагу не пожелаешь.

Вот и сейчас я возвращаюсь из разведки. Очень усталый. Я и уходил-то в нее совсем никакой. Только вот черта лысого мне будут рады. Да и не поймешь с ходу, где там свои, а где — не совсем. Точно знаю, что в управе засела крыса. Тот самый нехороший человек, который так старался меня сначала как следует подставить, а потом грохнуть.

Я тоже кое-что натворил в ответ, даже слегка похулиганил, сорвал операцию ЦРУ по задержанию агента русской разведки. Хотя лично я считаю, что это была не их, а моя собственная операция. Ребята из Лэнгли просто сразу не врубились. Приняли меня за простачка из начинающих, вот я их слегка, самую малость и наказал.

Интересно, что сказал бы по этому поводу мой первый учитель, тот самый, который постоянно нудил о тщательности, внимательности и осторожности? Думаю, он не стал бы слишком сильно меня осуждать.

Мне рассказывали, что этот дядя однажды не пришел ни на основное, ни на запасное место встречи с агентом, а резервную точку рандеву назначил на пляже. Нудистском. Заявился туда заранее, разглядел агента вместе с сопровождающей его группой захвата и спокойненько удалился, потряхивая причиндалами.

Кстати, о том конверте, который передал мне Свен. Деза самая настоящая, профессионально сработанная. Ежу понятно, где именно.

Бывших шпионов, как известно, не бывает. Услыхав, что мне требуется, старый жулик тут же связался с бывшей конторой, там-то этот шедевр и состряпали. А еще обработали бумагу специальным несмываемым порошком. Недаром при регистрации в аэропорту просвечивали ладони всем, кто хоть отдаленно напоминал меня.

С деньгами, напротив, все было в полном порядке, сам проверял. Видно, Хант собирался тут же получить их обратно. Поэтому мой старый и кристально честный друг может в очередной раз считать себя подло обманутым.

А вот я — нет. Не поверите, но в любой дезе, особенно если ее передают как раз перед тем, как тебя повязать, при желании можно отыскать кое-что полезное и сравнить с уже имеющимися данными.

Так-то оно так, но сейчас я знаю о кроте или таковых не слишком много, понятия не имею, кто это конкретно.

Значит, встреча со службой внутренней безопасности исключается. В крик моей души никто не поверит. Мне следует постараться избежать свидания с тамошними операми, а уж они-то точно будут искать. У них на меня разного дерьма — целая телега. С вагоном в придачу.

Не стоит вести игру в лоб, если у тебя на руках пара шестерок и один-единственный валет с наглой рожей базарного карманника, а у противника сплошь тузы да короли. Коли так, пойдем совсем другим путем, организуем кое-кому веселую жизнь на Родине. Чтобы та Гюльчатай задергалась и наконец-то показала личико.

Получается, из разведки, да опять туда же. Дожил, блин! Одно хорошо: не все мне здесь чужие. Есть такие люди, которые никогда не поверят, что я вдруг взял да заделался на старости лет последним подонком. Это ребята из отдела, мой куратор, новый начальник нашего управления, вполне неплохой мужик, по словам того же старого головореза Сергеича.

Я пинком распахнул дверь и вошел в кабинет.

— Какого хрена?! — Коротко, до блеска стриженый мужчина очень сурового вида поставил на столешницу доверху наполненный стакан, содержимое которого перед моим наглым вторжением с отвращением пытался пропихнуть в себя.

Он поднялся на ноги и вразвалку направился ко мне. Его вид не сулил незваному гостю, то есть мне, ничего хорошего.

— Я не понял!..

— Товарищ младший сержант, рядовой Кондратьев хрен знает откуда прибыл, замечаний почти нет! — четко, как и положено человеку, младшему по воинскому званию, доложил я.

— Стас, твою мать! — Он бросился ко мне и обнял.

Что-то затрещало. То ли одежда на мне, то ли кости

под ней.

Дядечка распустил захват, с интересом оглядел меня и констатировал:

— Снова новая морда!

— Точно, — отозвался я, уселся, вернее, упал в кресло, а сумку бросил на пол рядом.

— Весело живешь. — Он вернулся на место, еще раз глянул на меня и расхохотался.

— Что, командир?

— Видок у тебя, Кондратьев, — пояснил Костя. — Краше в цинк кладут. — Кофе?

Тут меня едва не стошнило на зеркальную полировку стола.

Ночь в самолете прошла просто прекрасно. Старый дятел выносил мне мозг. Я боролся сам с собой, чтобы не свернуть ему шею, а потому спустился по трапу в аэропорту имени Штрауса — не того, который сочинял вальсы, — в Мюнхене сонным и злым как три мента с похмелья.

В ожидании рейса я гулял по залу, пил в баре крепкий, не самый лучший кофе. Курил, бегал в туалет и умывался холодной водой. Все это вместо того, чтобы упасть в мягкое кресло и на пару часов отрубиться. Я никогда не сплю в аэропортах и другим настоятельно не советую.

Ворья здесь, чтоб вы знали, ничуть не меньше, чем на колхозной ярмарке в праздник.

Я поднялся на борт, следующий до Будапешта, блаженно улыбнулся и не успел закрыть глаза, как рядом уселась молодая мамаша с младенцем. Милое дитя тут же проснулось, открыло рот и заорало как сирена воздушной тревоги. Оно не смолкало, дай бог ему здоровья, до самой посадки.