бегу внутрь, чтобы взять чистое полотенце. Когда возвращаюсь на крыльцо, то готовлюсь обнаружить, что ее нет, но вместо этого она сидит на нижней ступеньке, сжавшись в маленький комочек.

— Это всего лишь я. — Объявляю я о своем приближении, чтобы не расстраивать ее, и когда она вздрагивает при звуке моего голоса, отшатываюсь.

Накрываю ее плечи полотенцем, мои руки чешутся притянуть ее обратно к своей груди и прижать к себе, чтобы она была в безопасности.

Она не двигается, чтобы удержать тепло, а смотрит вдаль, полотенце безвольно падает вокруг нее.

— Что случилось, Шайен? — шепчу я.

Она моргает — единственное доказательство того, что она не статуя.

— Не могу поверить, что ты не знаешь.

— Не знаю.

— Гейдж, он… — она наконец шевелится и натягивает на себя полотенце.

Я обыскиваю ее голые ноги на предмет повреждений.

— Он причинил тебе боль?

— Нет. Он угрожал мне и пугал, но я в порядке.

— Твои штаны, когда ты была… он…

— Он не прикасался ко мне… вот так, — ее голос мертв, роботизирован и холоден.

— Мне так жаль, Шай. — Мой голос дрожит от волнения. — Я никогда не хотел причинить тебе боль или напугать.

Она медленно поворачивает голову, и ее голубые глаза изучают мои. Сердце сжимается, когда я вижу, что свет, который обычно сияет так ярко, гаснет.

— Не думаю, что мы можем быть друзьями, Лукас.

Это так больно, так больно слышать эти слова, такие решительные, из ее уст. Но меньшего я и не ожидаю.

— Я понимаю.

Она кивает, встает, идет к своему грузовику и забирается внутрь. Между нами нет прощаний, общих взглядов, нет даже малейшего признания.

— Мне очень жаль. Это все моя вина.

Меня убаюкивает ложное чувство безопасности, и после своего последнего провала я должен знать, что все может стать еще хуже.

Стараюсь держаться подальше, на расстоянии, но у меня не хватает сил.

У Гейджа — да. Он всегда был сильным.

Грузовик дает задний ход и мчится по грунтовой дороге, поднимая камни и оставляя за собой пыль.

У меня есть два дня до возвращения Нэша и Коди. Я не сплю всю ночь.

Закончу каминную полку, а потом соберу свои вещи и двинусь дальше.

Лучше сделать это сейчас, пока не поздно.

Прежде чем кто-то умрет.

Глава 20

Шайен

Не могу закрыть глаза, не видя его лица. Лежа в постели, когда солнце только выглядывает, чтобы согреть проснувшийся лес, я не могу заставить последний образ Гейджа перестать преследовать меня достаточно долго, чтобы заснуть.

Гнев и ярость искажают его красивые черты, превращая робкого Лукаса, которого я знаю, в кого-то ужасающего. И как бы это ни пугало меня, как бы я ни была убеждена, что мое существование будет стерто с лица земли, голос прошептал, что он не убьет меня. Но я не слушаю его. И сдаюсь. Поддаюсь ужасу, а не борюсь за то, чего хочу. Не доказываю, что достаточно сильна, чтобы справиться со всем, что бросает в меня Гейдж.

Я ухожу от единственного человека, который напоминает мне, каково это — снова чувствовать, и Лукас отпускает меня.

Как будто он уже проходил через это раньше, слышит сигнал тревоги и знает, что делать. Я была близка к смерти, и это то, что печалит меня больше всего.

Люди ненавидят то, чего не понимают, избегают тех, кто отличается от них. Когда моя мама потеряла способность ходить, стоять самостоятельно, когда ее руки свернулись, как сучковатые корни дерева, взгляды, которые люди бросали на нее, были непростительными. Они предполагали, что разум покинул ее, но в том-то и дело, что ее тело разваливалось на части, а разум полностью осознавал каждую гребаную секунду этого.

Лукас ничего не может поделать с тем, кто он есть, кем он стал, и все же он вынужден жить в изгнании, неспособный строить отношения, влюбляться, иметь будущее, которое будет связано с кем-то, кроме его самого.

Интересно, что сейчас делает Лукас, скучает ли он по мне или благодарен за мой уход.

Перекатываюсь на бок, и мой взгляд останавливается на фигурке воина качина, которую мама дала мне, когда я была маленькой. Его яркое черно-красное лицо покрыто легким налетом пыли, а головной убор из орлиных перьев запачкался от старости и больше не имеет блестящего коричневого узора. Держа лук в одной руке и стрелу в другой, он все еще выглядит свирепым и готовым к битве.

Она сказала мне, что он защитник. Великий воин, который защитит меня.

Она ошибалась.

Резное дерево не обладает достаточной силой, чтобы защитить меня от боли, когда мама покидает эту землю.

Глупые мифы навахо и их нелепые обещания.

Если бы только мама была сейчас здесь. Она сказала бы мне, что делать с Лукасом.

Почему я не могу просто отпустить его?

В нем есть что-то такое, от чего невозможно уйти. Как раненый мальчик, которого держит в плену его обидчик. Но Гейдж — не обидчик, а его воин качина. Настоящий защитник, сделанный из мышц и костей и способный нанести урон любому, кто встает у него на пути. Отталкивая всех, кто может причинить Лукасу боль, но также и всех, кто может любить его. Если я хочу провести время с Лукасом, мне нужно, чтобы Гейдж перестал видеть во мне угрозу.

Я не знаю, как убедить его, что не причиню вреда Лукасу. Но полагаю, что боль для них — это совсем не то, что для меня. Вполне возможно, что я причиняю боль Лукасу все это время, даже не подозревая об этом.

Так много вопросов крутится у меня в голове, но, чтобы получить ответы, я должна увидеть Лукаса и, что еще хуже, рискнуть спровоцировать Гейджа.

Если это произойдет, достаточно ли я ему доверяю? Не причинит ли он мне вреда? Готова ли я поставить на это свою жизнь?

Я вздрагиваю и просыпаюсь. Твердая рука на моем плече трясет меня.

О нет, он вернулся!

— Нет! — я мечусь и брыкаюсь. — Не прикасайся ко мне! — мой кулак натыкается на что-то мягкое.

— Умф! — мой матрас прогибается. — Черт возьми, Шай. Тебе не нужно было меня бить.

Коди?

Я моргаю и открываю глаза, в комнате полумрак, но из-за штор пробивается солнечный свет.

— Который сейчас час? — я потираю глаза и пытаюсь успокоить бешено колотящееся сердце. — Что ты здесь делаешь?

Он пару раз двигает челюстью, морщась.

— Уже почти полдень, Мерриуэзер. — Выражение его лица тускнеет, и он смотрит на меня своими темными глазами. — Какие-то придурки вломились