Телль убрал документы с разрешением и, бросив взгляд на ждущую, пока он отойдет от окна, женщину с шестью детьми, вышел из управы.

Возвращаясь с перерыва, он размышлял, что делать дальше. С одной стороны, человек за окном, который вчера зачем-то уже обманул его, мог снова сказать неправду. Но ведь паспорта у Фины действительно не было.

Вечером Телль снова отправился на вокзал. В кассе, к которой он встал, сидела девушка. Видно было, что работает она недавно. Она тратила на каждого пассажира чуть больше времени, чем обычный опытный кассир, общающийся сухо и только по делу. Когда Телль обратился к ней со своим вопросом, девушка взяла у себя с края стола книгу с закладками. Перебрав их, она открыла нужную страницу.

"Продажа билетов производится только на основании выданного разрешения. Разрешение покинуть город лицам без гражданства можно получить на основании письменного обращения в министерство внутренних дел", — громко прочиталаона.

— Ясно, — ответил Телль.

Ждать ответа от министерства уже не было времени.

— Но там могут и отказать, — добавила, закрыв книгу, девушка-кассир. — Будете брать на себя и сына?

Телль покачал головой.

***

— Ну не могло так получиться, чтобы нас просто взяли и решили отпустить. Нужно было брать тебе билеты, — говорила Теллю дома Фина. — Ехать все равно надо.

Видя, что муж колеблется, она сама пошла с сыном на вокзал. Мест в плацкарте уже почти не оставалось, и Фине пришлось согласиться на верхние боковые полки: одну — в середине вагона, вторую — ближе к купе проводников.

— Поезд проходящий. Через три месяца откроется продажа билетов на прямой поезд, — предупредила девушка в кассе.

— Спасибо. Нам надо сейчас, — ответила Фина.

Пока мать покупала билеты, Ханнес рассматривал спускающиеся с потолка на толстых цепях четыре огромные люстры. В каждой почему-то горело только два из шести светильников. В самом верху, на выступе одной из подпиравших высоченный потолок колонн, сидели воробьи. Едва гревшийся у зеленой батареи пассажир с тележкой раскрыл свой сверток с хлебом, они слетели к нему и стали прыгать рядом, нетерпеливо ожидая, когда упадет на пол крошка. Воробьи хватали крошки, соревнуясь друг с другом за кусок побольше. Как только еда закончилась, они исчезли.

Забрав билеты, Фина позвала Ханнеса на перрон. Она привычно остановилась на том самом месте, где когда-то ждала папу с мамой, — под четвертым от выхода фонарем. Сколько раз Фина сюда приходила после детдома — уже не только из-за родителей, а ради ощущения свободы. Ради того, что она теперь может стоять здесь, сколько хочет, и никто не будет ее отсюда тащить, выкручивая руки. Фонари, столбы, забор, навес над перроном, плитка под ногами — ничего тут не изменилось, разве только время легло на забор слоями черной блестящей краски.

— Вот отсюда вы поедете с отцом, — повернулась Фина к сыну.

— А ты? — Ханнес до сих пор не верил, что мама не поедет с ними.

— А я буду ждать вас здесь.

Только ждать их Фина будет по-другому, не так, как родителей. Тогда ей очень хотелось, чтобы мама и папа приехали. Сейчас же нужно спасать сына, а значит ему нужно сбежать, покинуть страну. И Фина будет ждать, надеяться, что у Телля с Ханнесом все получится. И она знает, что в этом случае больше их никогда не увидит.

Фина посмотрела на своего мальчика так, словно прощалась с ним.

— Ты что, мама? — не понял ее взгляда Ханнес.

— Пойдем родной, — вздохнула она. — Нам еще в поликлинику.

В поликлинике Фину выписали на работу.

— А нельзя мне еще побыть дома, — Фина хотела сказать "с сыном", но подумала, что доктор ее не поймет, — хотя бы два дня?

Врач перестал писать на листке и поднял глаза на пациентку.

— У вас нет показаний, вы полностью выздоровели.

— Даже, если мне это очень нужно? — устало спросила женщина.

— Есть срок лечения. Чтобы его продлить, нужны основания. В вашем случае их нет. Это все зафиксировано.

Пациентка то ли не понимала его, то ли не хотела понимать, но она не уходила, а сидела, словно не зная, что делать. Врач положил ручку, поднял со стола бумажку, на которой писал, и показал ее женщине.

— Вот.

Ни слова не сказав, пациентка обреченно вышла из кабинета. Врач попросил медсестру позвать следующего.

***

На работе Фине первые дни пришлось привыкать к тому, что она делала много-много лет. Фина смотрела на свои расчеты, графики, чертежи, и не понимала, как могла отдать этому столько времени. Все казалось ей мелкой, ненужной возней. Нога прошла и не беспокоила, но ступала ею Фина осторожно. Чтобы не опаздывать на смену, она выходила на пять минут раньше обычного.

Когда Фина возвращалась, Телль уже был дома. Разогрев для жены еду, он занимался с сыном. В один из дней они с Ханнесом разложили на полу карту, когда-то купленную в книжном, и просидели за ней допоздна. Они изучали маршрут, запоминали станции, читали в старых учебниках Ханнеса про города, через которые им предстояло ехать. Подготовку к путешествию незадолго до полуночи прервала настойчивая просьба Фины.

— Дай Ханнесу отдохнуть. И сам ложись.

На следующий вечер ту карту Фина увидела у сына на стене. Телль втыкал в нее флажки, которые вырезал и наклеивал на головки булавок Ханнес.

— Вот как мы поедем! — показал маме на флажки радостный сын.

После тех своих слов Телль старался быть ближе к Ханнесу. Он не мог простить себе время, когда задерживался в кафе после работы, когда смотрел Нацвещание, а сын играл сам в своей комнате, когда не брал его с собой в выходной в магазины за продуктами.

— Я сильный, я помогу тебе, — говорил, подавая отцу рюкзак, Ханнес.

— Сынок, там в очередях придется стоять. Ты быстро устанешь, — отвечал Телль, думая, что так лучше.

А надо было просто сходить с Ханнесом, купить, что можно, в овощном или бакалее, отнести все домой и идти в следующий магазин. Только понял это Телль поздно, когда каждой минуты с сыном ему стало мало.

Теперь Телль ловил каждый взгляд, каждое движение Ханнеса. Когда сын читал или рисовал, он тихо заходил к нему, садился и смотрел на сына. Телль хотел было перенести родительскую постель в комнату Ханнеса, чтобы слышать ночью его дыхание, как он ворочается, разговаривает во сне, но Фина отговорила мужа.

— Мы будем мешать ему. Опять ты не о сыне, а о себе думаешь, — сказала она.

В дорогу Фина напекла блинчиков, сварила яиц, потушила картошки с луком.

— Куда столько еды? — глаза Телля стали большими,