19 ноября в Могилев на паровозе прибыл посланный от Крыленко бывший генерал Одинцов. Он встретился с Бонч-Бруевичем, которому поведал о возможности прибытия на следующий день советского главковерха с отрядом. Михаил Дмитриевич поспешил заверить посланца в своей лояльности к новой власти и проинформировал его о том, что сделано для того, чтобы город и Ставка были заняты без боя.

Закончив переговоры, оба генерала направились к Духонину. Оказалось, что Николай Николаевич уже знал об их свидании.

– Ну что, наговорились? – встретил он их вопросом.

– Относительно, – признался Одинцов. – Впрочем, по самому главному вопросу как будто имеется полная ясность. Эшелоны войдут в город без боя, и если только вы не прикажете стрелять ударникам, то удастся избежать насилия как с одной, так и с другой стороны. В частности, Крыленко в этом очень заинтересован.

– Смею вас заверить, что я в том заинтересован не менее, – ответил Духони. – Вы, наверное, обратили внимание, что никаких оборонительных мероприятий в городе не проводится. Но меня волнует судьба могилевского гарнизона. Это честные и преданные России люди, привыкшие выполнять приказы своих командиров. Таких, к сожалению, сейчас осталось очень мало. Я прикажу им оставаться в казармах, но кто сможет гарантировать их безопасность после занятия города большевистскими войсками?

– Я свяжусь с Крыленко и думаю, что необходимые гарантии будут даны на самом высоком уровне, – заверил Одинцов. – Теперь остается обсудить порядок вашей встречи с новым Верховным. Думаю, что Вам, Николай Николаевич, лучше всего дождаться его в своем кабинете, где удобнее всего будет сделать доклад о положении на фронтах.

– Хорошо, – согласился Духонин и, обращаясь к Бонч-Бруевичу, попросил. – Вы очень обяжете меня, Михаил Дмитриевич, если согласитесь присутствовать при моем первом разговоре с этим Крыленко.

Бонч-Бруевич ответил согласием. Официальный разговор был завершен. Одинцов поспешно простился и заторопился на вокзал, где его ждал поезд. Духонин и Бонч-Бруевич остались в кабинете одни и некоторое время молчали.

– Что они со мной сделают? – не выдержав тягостной паузы, спросил Духонин. – Неужели убьют?

– Я думаю, что если завтра все пройдет так, как намечено, то вам придется поехать в Петроград и явиться в распоряжение Совета Народных Комиссаров. Вероятнее всего, вас присоединят к ранее арестованным членам Временного правительства, может быть, даже отдадут под суд. Но, на мой взгляд, это все же лучше, чем, находясь на свободе, считаться объявленным вне закона, – уклончиво ответил Бонч-Бруевич и под каким-то предлогом поспешил откланяться до следующего утра, … чтобы никогда больше не встретиться.

Оставшуюся часть дня Николай Николаевич разбирал служебную документацию, уничтожал некоторые бумаги, составлял оперативные сводки. По его приказу двое офицеров тщательно наносили на карту все известные рубежи соприкосновения войск сторон, другие – составляли сведения о боевом и численном составе фронтов и армий. Духонин считал необходимым подготовить передачу дел в самом лучшем виде, исключая личные амбиции в столь важном вопросе, как защита Отечества. Только убедившись в том, что все сделано так, как нужно, он отпустил своих помощников.

Поздно вечером в кабинете Духонина собрались немногие оставшиеся в Могилеве высшие чины Ставки. Бонч-Бруевича среди них не было. Сказавшись больным, он заперся в своем номере гостиницы. Посовещавшись между собой, собравшиеся начали уговаривать Николая Николаевича покинуть город до прибытия Крыленко. Ему было предложено выехать на Юго-Западный или Румынский фронты, где еще была сильна власть командующих. Однако Николай Николаевич решительно отказался, заявив, что у него осталось еще много незавершенных дел в Ставке…

Всю ночь Духонин провел в своем рабочем кабинете, не сомкнув глаз. Несколько раз его одиночество нарушала жена, которая приносила стакан горячего чая и молча уносила недопитый остывший. Каждый раз Николай Николаевич благодарил Наталью Владимировну за заботу и советовал ей лечь спать. Она обещала, но через час вновь появлялась на пороге со стаканом чая в руке…

Наступило утро рокового дня 20 ноября. Около пяти часов Духонин по телефону вызывал к себе назначенного еще Временным правительством комиссара Северного фронта Станкевича и председателя Общеармейского комитета Перекрестова, находившихся в то время в Ставке. Вскоре они прибыли и, войдя в кабинет, увидели, как сильно за прошедшую ночь внешне изменился генерал. Его лицо было бледным и измученным, взгляд усталый и грустный, а сам весь осунулся и словно постарел на добрый десяток лет.

– Положение, господа, критическое, – тихим голосом констатировал Духонин. – Ставке осталось работать считанные часы. Скоро здесь будет Крыленко с вооруженным отрядом, остановить движение его эшелонов невозможно. Только что я получил телеграмму от командира 1-й Финляндской дивизии, который сообщает, что его соединение решило соблюдать нейтралитет и не препятствовать проезду большевиков в Могилев.

На лучше дело обстоит и в самой Ставке. Полчаса назад меня посетила делегация ударников, которая потребовала немедленного разоружения Георгиевского батальона, обвинив его личный состав в ненадежности и в сговоре с местными большевиками. Также они предложили произвести немедленно арест всех членов войсковых комитетов. Я обещал дать ответ через час, но, оценив обстановку, пришел к выводу, что данная акция практически невыполнима. Поэтому я советую вам немедленно покинуть Ставку, пока еще имеется такая возможность. Боюсь, что вскоре ее не будет.

– А как же вы? – поинтересовался Станкевич.

– Я слишком заметная фигура, чтобы покинуть город незаметно. Кроме того, в моем распоряжении нет никаких средств передвижения, – признался Николай Николаевич. – Со вчерашнего дня весь автомобильный парк Ставки контролируется большевиками Военно-революционного комитета, которые решили не выпускать из Могилева ни одной машины. О поезде и думать нечего. Меня арестуют на первой же станции. Поэтому я решил оставаться на месте до конца и постараться в силу возможности не допустить кровопролития, которое неизбежно в случае моего бегства.

Тем не менее к девяти часам автомобиль для Духонина и его жены был найден. Николай Николаевич почти поддался на уговоры Станкевича и согласился уехать. Но вмешался Дитерихс, который предложил на всякий непредвиденный случай связаться со штабом Румынского фронта и временно передать верховное командование генералу Щербачеву.

– Если вы не сделаете официально и сами, не дай Бог, погибнете или окажетесь в плену большевиков, не назначив преемника, войска останутся без верховного руководства, что усилит анархию и ускорит развал фронта, – убеждал он. – Кроме того, покидая Могилев, необходимо позаботиться о преданных вам ударных частях и решить судьбу быховских узников.

Аргументы оказались вескими. Духонин передал автомобиль в распоряжение Станкевича, который с группой чинов Ставки тут же покинул город. Сам он вернулся в свой кабинет и попытался связаться со штабом Румынского фронта. Ему это так и не удалось. Тогда он направил телеграмму в Быхов с приказом немедленно освободить из-под стражи генералов Корнилова, Деникина, Лукомского, Романовского и других. После этого он вызвал к себе командиров ударных частей и, разъяснив обстановку, приказал немедленно покинуть город, рекомендуя пробираться на Дон к Каледину.