Формирование женского батальона (лето 1917 г.)

После бегства Керенского первым советским Верховным главнокомандующим был назначен большевик-прапорщик Н. В. Крыленко, которому было приказано «взять оставшиеся войска под твердую руку и провести их быстрейшую демобилизацию». Для этого Дыбенко с большим вооруженным отрядом направляется в Могилев.

Николаю Васильевичу Крыленко в то время было всего 32 года. Сын сельского учителя, он окончил гимназию и историко-философский факультет Санкт-Петербургского университета но, еще будучи студентом, в 1904 году он вступил в ряды большевистской партии и начал свою революционную деятельность. За этим последовали арест и ссылка, эмиграция в Швейцарию, знакомство с В. И. Лениным. В 1916 году по велению вождя он возвращается в Россию, где вскоре за революционную деятельность был арестован. Правда, в виде «наказания» Николай Васильевич был направлен в чине прапорщика в действующую армию, где и продолжил свою революционную работу. В первый же день своего назначения на должность Верховного Н. В. Крыленко разослал телеграммы по войскам, предложив солдатам самим немедленно начать переговоры о перемирии с германским и австро-венгерским командованием. Это привело к стихийно возникшему движению «братания», массовому отстранению от должностей, а нередко и физическому уничтожению офицеров и генералов, стремившихся помешать развалу российской армии. И вот этот человек ехал в Могилев для того, чтобы решить судьбу Ставки, которую после исчезновения с политической сцены А. Ф. Керенского возглавил бывший начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал-лейтенант Н. Н. Духонин, а заодно и узников Быхова.

На фоне динамичных событий ноября 1917 года четко вырисовывается новый образ еще одного истинного патриота России, генерала Духонина, имя которого советские историки по политическим причинам долгое время буквально смешивали с грязью. Именно Николай Николаевич в это тяжелое время не только принял на себя командование разваливавшими фронтами, но и предпринял конкретные меры по освобождению быховских узников, заплатив за это своей жизнью.

Братание.

Братание русского солдата с австрийцем.

Незадолго до этого с Духониным в Могилеве встретился М. Д. Бонч-Бруевич, который в это время после смещения с должности командующего войсками Северного фронта приехал туда. Позже в своих мемуарах советского периода он писал:

«Войдя в кабинет Духонина, я… без обиняков спросил:

– Что вам за охота была, Николай Николаевич, принимать должность начальника штаба Ставки при таком верховном, как Керенский?

– Ничего не поделаешь, на этом настаивал Михаил Васильевич, – признался Духонин.

– При чем тут Алексеев? – удивился я. – Вопрос слишком серьезен для того, чтобы решать его в зависимости от желания кого бы то ни было.

– Что вы, что вы! – запротестовал Духонин… – Время ответственное, это верно. Но именно потому, что мы переживаем исторические дни, нельзя руководствоваться личными отношениями, – предупредил он. – Сам Михаил Васильевич готов принести себя в жертву интересам армии и поэтому согласился после провала выступления Корнилова на назначение начальником штаба Ставки. Это назначение спасло не только Ставку от развала, но и Лавра Георгиевича и остальных участников корниловского заговора. Теперь они, слава Богу, в Быхове вне опасности… Но Михаил Васильевич не мог оставаться в Могилеве, – продолжал Николай Николаевич. – Как-никак он был ближайшим помощником отрекшегося государя, и этого ему простить не могут. Поэтому он решил подать в отставку и уехать к себе в Смоленск. Мне же пришлось заменить его на столь ответственном посту…»

А. Ф. Керенский своих мемуарах о Духонине писал: «Духонин был широкомыслящий, откровенный и честный человек, далекий от политических дрязг и махинаций. В отличие от некоторых пожилых офицеров он не занимался сетованием и брюзжанием в адрес «новой системы» и отнюдь не идеализировал старую армию. Он не испытывал ужаса перед солдатскими комитетами и правительственными комиссарами, понимая их необходимость. Более того, ежедневные сводки о положении на фронте, которые он составлял в Ставке, носили взвешенный характер и отражали реальное положение вещей. Он никогда не стремился живописать действующую армию в виде шайки безответственных подонков. В нем не было ничего от старого военного чинуши и солдафона. Он принадлежал к тем молодым офицерам, которые переняли искусство побеждать у Суворова и Петра Великого, а это наряду со многим другим означало, что в своих подчиненных они видели не роботов, а, прежде всего, людей.

Он внес большой вклад в быструю и планомерную реорганизацию армии в соответствии с новыми идеалами. После ряда совещаний в Петрограде и Могилеве, в которых приняли участие не только министр армии и флота, но также главы гражданских ведомств – министры иностранных дел, финансов, связи и продовольствия, – он составил подробный отчет о материальном и политическом положении вооруженных сил. Из отчета следовал один важный вывод: армию следует сократить, реорганизовать и очистить от нелояльных элементов среди офицерского и рядового состава. После этого армия будет в состоянии охранять границы России и, если не предпринимать крупных наступательных операций, защитить ее коренные интересы».

При этом нужно отметить, что сам Николай Николаевич в отношении Керенского имел радикально противоположное мнение. Так, еще в середине октября 1917 года в разговоре с Бонч-Бруевичем он заявил: «Я считаю, что Керенский долго не продержится у власти. И когда это станет очевидным, необходимо как можно скорее включиться в то дело, ради которого Лавр Георгиевич до сих пор торчит в Быхове».

Уже на следующий день после падения Зимнего дворца и ареста Временного правительства Духонин разослал всем командующим фронтами телеграмму, в которой писал, что Ставка решила «всемерно удерживать армию от влияния восставших элементов, оказывая в то же время полную поддержку правительству, во главе которого нужно поставить решительного и авторитетного в войсках человека». Таким человеком он видел Л. Г. Корнилова. Одновременно он отдал приказ командиру 2-й Кубанской дивизии генерал-лейтенанту А. М. Николаеву, в котором он писал: «Возьмите в свои руки охрану железнодорожного узла и телеграфов. На телеграфе установите цензуру, дабы никакие телеграммы большевиков не проходили в войска». Данный приказ по сути дела стал первой антибольшевистской акцией Ставки и лично Духонина, о которой стало известно в Смольном.

Всю последующую неделю Николай Николаевич с помощью телеграфной и телефонной связи пытался направить наиболее надежные части в Петроград и Москву, где все еще продолжались бои. Надежда возлагалась на ударные батальоны и казачество. 28 октября Духонин телеграфировал на Дон атаману А. М. Каледину: «Не найдете ли возможным направить в Москву для содействия правительственным войскам и подавления большевистского восстания отряд казаков с Дона, который, по усмирении восстания в Москве, мог бы пойти на Петроград для поддержания войск генерала Краснова?»