– А что с тобой? – Ольга провела по рукам Твердова и на ее пальцах осталась свежая кровь.

– Ерунда, – отмахнулся «Председатель», помогая девушке встать на ноги, – о колючки поцарапался, когда упал в кусты. Мелочи жизни. Ты как? Идти можешь?

– Не знаю, попробую. Голова кружится и тошнит. Ничего, отлежусь, пройдет. Не впервой.

– И часто он тебе так голову рубить собирался?

– Сегодня в первый раз. У него, похоже, от пьянки совсем крышу снесло. Саша, что же теперь делать?

– Как что? – Твердов усадил Ольгу на то самое бревно, что еще минуту назад чуть не ставшее для нее плахой, и участливо посмотрел ей в лицо. – В милицию надо его сдать. Я не всегда могу рядом оказаться.

– Ой, – замахала руками Ольга и сквозь прорехи в ее ночной сорочке стали видимы ужасные кровоподтёки, – только не в милицию. Его же непременно посадят.

– Так и чего?

– Как чего?! Он же не перенесёт тюрьму, заключение. Его там сокамерники забьют. Он же слабый. Его в деревне-то мужики дубасят почем зря, а в тюрьме точно кончат. Я знаю, у нас полдеревни уже пересидело. Страшные вещи о тюрьме рассказывают.

– Да и хрен с ним, – выругался Твердов, вытирая о распластанного Серёгу свои взмокшие руки, – тебе его жалко, что ли?

– Конечно, жалко, он же отец моих детей. Да и потом, как я одна их всех тянуть буду? Хоть какая-то помощь от этого козла да идет. Не всегда же он пьяный бывает.

– Оля, – Твердов бросил вытирать руки о Серегин пиджак и приблизил свое лицо вплотную к Ольге, – он сейчас только что, реально чуть не снес тебе голову вот этим самым топором, – он поднял несостоявшееся орудие казни и покачал им перед ее глазами, затем зашвырнул топор в ближайшие кусты.

– Ой, куда ты топор запулил? Он же нам еще пригодится.

– Он в другой раз твою голову рубанет, когда никого рядом не будет, – попытался объяснить Твердов, пропуская мимо ушей слова.

– Топор для хозяйства нужен, – всхлипнула Ольга, размазывая выпачканной в земле рукой не успевшие высохнуть слезы.

– Не о том ты сейчас думаешь. Никуда твой топор не денется. Кому он нужен. Ты думай, что с мужем твоим делать. Я предлагаю сдать его в ментовку. Или прибить его, – уже тише произнес Твердов.

– Как прибить? – ужаснулась Ольга.

– Молча! Вон возьмем и бросим его в лужу, что за сараем, она глубокая, авось захлебнётся. Кто там потом, что докажет. Шел пьяный, ножки подкосились, и бухнулся прямиком мордой в лужу…

– Нет, нет! – отчаянно замахала руками Ольга, не давая Твердову закончить фразу. – Я на это никогда не пойду.

– Дура, он же тебя только что чуть не угробил. Чуть твоих детей сиротами не сделал.

– Так не угробил же! – в глазах соседки блеснула живая искорка. – Все же хорошо закончилось. А убивать мужа – это грех.

– Никто его убивать не собирался, – Твердов отстранился от Ольги, – слишком много чести. Но просто мог бы произойти несчастный случай. С такими алкашами это довольно частое явление.

– Так все, довольно нести околесицу! – Ольга перестала причитать, – Я своему мужу зла не желаю. Сама виновата: нечего перед мужиками ноги было раздвигать. Больше не приходи ко мне.

– Чего?! Ты шутишь что ли? – Твердов криво усмехнулся. – Кто еще к кому приходил? Я больше ни к тебе, ни к твоему придурковатому мужу на пушечный выстрел не подойду. Бейте друг друга, рубите, режьте, что хотите, делайте, только меня в свои отношения не впутывайте!

– Сашенька, подожди, – превозмогая боль, Ольга бросилась наперерез направившемуся в сторону дома Твердову, – не уходи. Прости меня, пожалуйста! Я совсем не это хотела сказать. Подожди.

– Оля, я попить вышел, у меня сушняк. Что ты еще хотела? Вон твой муж ненаглядный, скоро придёт в себя. Пойди, обогрей, приласкай его. А как окончательно оклемается, дай ему в руки топор, пускай закончит начатое. А я, пардон, умываю руки.

– Пойдем ко мне домой, я напою тебя чаем.

– Боже упаси! Я к вам больше ни ногой. Ты что, думаешь, я шучу? Все, иди, облизывай своего придурка. А про меня забудь и даже не думай!

– Саша, ну прости меня, – Ольга прижалась к напрягшемуся Твердову и он снова почувствовал, что по ее лицу побежали слезы, – я совсем не это хотела сказать. Ну, не по-христиански это мужу зла желать.

– Все, Оля, – «Председатель» в нерешительности поднял руки, потом все же опустил их на вздрагивающие плечи девушки и, злясь на себя, погладил ее. – Давай, пока никто не видит, оттащим твоего Серёгу в сарай, свяжем, а после подумаем, чего дальше с ним делать. Давай, а то время идет. Он уже очухиваться начал.

Словно в подтверждение его слов, Серега негромко замычал и начал активно шевелить руками. Александр оторвался от девушки и склонился над поверженным неприятелем, прицеливаясь как его половчей перехватить, чтоб оттащить к сараю.

– Саша, ты не сердишься на меня? – тихо спросила Ольга, когда они вдвоём отнесли Серегу в сарай и там, аккуратно спеленав бельевой веревкой, положили на продавленный диван.

– Надеюсь, руки не затекут, – вместо ответа вслух подумал Твердов. – Вроде бы не сильно их стянул.

– Ммм, сука! – вдруг подал голос пленник. – Я вас ща всех поубиваю. Иди ко мне, тварь! – рычал с пеной у рта Серега, выпячивая губы трубочкой. – Ща у-ррр-оюю!!

– Может, ему еще и кляп забить?

– Саша, ты не ответил. Ты сердишься на меня?

– Нет, все же рот ему надо завязать, – не обращая внимания на преданно смотревшую на него Ольгу, «Председатель» оторвал от какой-то валяющейся в углу условно чистой тряпки приличный кусок и повязал им рот у буяна, как кушаком. – Вот теперь полный порядок. Смотри, чтоб не сползло. А то тут полдеревни сразу сбежится. Объясняй им потом, что тут и как. Ну, кажись все, я пошел. Карауль теперь своего благоверного, а мне пора идти.

– Спасибо, Сашенька, – Ольга с нежностью провела по его спине правой рукой.

– Оля, мне пора идти, – председатель остановился в дверях и нехотя обернулся.

– Прости мне мои слова, не сердись.

– Не сержусь. Подумай, как ты дальше с этим типом станешь под одной крышей жить. Он же на самом деле когда-нибудь тебя может убить или покалечить. Его посадят, тебя на кладбище, детей в детдом.

– Я подумаю, Саша, конечно, подумаю. Но я не хочу, чтоб ты вот так просто ушел от меня. Я же из-за тебя все это перенесла, – она показала Твердову свои прокрытые разной давности синяками руки и оголила всю в сплошных кровоподтёках шею.

Твердов ничего не ответил, а толкнул входную дверь и молча вышел из сарая. Больше всего в тот момент ему хотелось пить. Казалось, что он готов выхлебать сразу целое ведро. Пока он шел к колодцу, Ольга все смотрела ему вслед через распахнутую дверь и беззвучно плакала. Слезы солеными ручейками текли уставших глаз и падали прямо на землю. Только когда Александр скрылся за углом дома, она вернулась к извивающемуся на диване связанному по рукам и ногам мужу.