Он молчит, но в его глазах я вижу движение мыслей. Короткие яркие росчерки, озаряющие его лицо отголосками эмоций.

— О чем ты вообще говоришь? — Кел ставит фонарь на стол и подходит ко мне.

Высокий, статный, такой знакомый, и в то же время непонятный. И снова задираю голову, чтобы видеть его лицо. Но теперь смотрю без трепета и ожидания получить еще немного внимания и ласки.

Еще твердый шаг — и я отступаю, иначе он снесет меня со своего пути.

— С чем я пришел?!

— С разорванным в клочья скотом, чьи внутренности и кровь заполнили самый обычный хлев, — вдруг выпаливаю я. Руки сами собой сжимаются в кулаки. От лица отливает кровь, а сердце вновь пускается в безумный пляс, но на этот раз вовсе не от страха. — С остатками одержимых. Когда и как ты обрел над ними силу? С мором, который косит и северян, и халларнов без разбора. Кто ты теперь, Кел? Сколько смертей устроит твою обиду?

— Ты думаешь, это я?

Мои губы растягиваются в брезгливой усмешке, да так и застывают, чтобы потом схлопнуться в полном и катастрофическом непонимании.

Я слишком молода, у меня слишком мало опыта — и я плохо умею читать эмоции людей, а, хуже того, понимать, когда они говорят правду, а когда лгут. Но сейчас я уверена, что Кела мой вопрос если и не застал врасплох, то откровенно удивил.

— Все началось с твоим возвращением, — продолжаю, скорее, по инерции.

Он отступает. Уходит в другой конец комнаты. И остается там, глядя на меня в пол оборота.

— Значит, ты пришла что-то мне предложить, — вот теперь в его голосе звучит откровенная злость.

— Все, что пожелаешь, — отвечаю, уже понимая, что что-то тут не так.

— Мой сын. Верни мне его — и я уйду.

— Все что угодно, только не Хельми.

Он снова щерится в подобии хищного оскала.

Мы пересекаемся взглядами.

Я никогда не умела выдерживать его взгляд, даже когда в нем не было угрозы. Кел’исс не был для меня обычным мужчиной, он всегда стоял много выше всех прочих, окружавших меня. И главное в том, что я сама его туда вознесла.

Но теперь я не отвожу взгляд. Это непросто, это почти физически жжет глаза. Но я смотрю на него и даже не моргаю. Ловлю каждую его эмоцию, каждое изменение в лице.

Его оскал становится еще отчетливее, но не злее. Скорее, с таким выражением огромный горный медведь мог бы смотреть на полевую мышь, если бы собирался показать той, кто здесь истинный хозяин.

В глубине лаборатории раздается какой-то приглушенный стон. И тут же, будто получив приказ, на улице начинают выть стражи. По крайней мере, я думаю, что это стражи.

Кел изменяется в лице. От хищного оскала не остается и следа, его лицо вытягивается и даже бледнеет. Про любого другого человека я бы сказала, что это страх. Но мой Кел… (не мой!) никогда и ничего не боялся. Он же сам ходил в ту проклятую Тень, что бы она из себя не представляла.

— Стой здесь, замри! — в два больших шага подлетает ко мне. — Даже не дыши, пока я не вернусь.

И почти бегом прочь из комнаты, вглубь лаборатории.

Ну вот, я была права, он не один. Только этот стон… он не показался мне стоном охваченной желанием женщины. Я бы вообще не поручились, что он принадлежит человеку. И реакция Кела — он, что, правда испуган?

Прислушиваюсь изо всех сил, но, кроме воя за окнами, не слышу больше ни звука.

Может, у него там очередной эксперимент? Я же не знаю, чем он тут занимается. Может, создает еще одного стража. И эта версия звучит очень правдоподобно, если бы, снова, не ощущение страха, что пролегло по лицу величайшего чернокнижника огромной Империи.

Переступаю с ноги на ногу. Под ногой едва заметно скрипит деревянная половица — и этот звук будто возвращает меня к реальности. Осторожно, на носочках, делаю несколько шагов в сторону дверного проема, в котором скрылся Кер. Там, ожидаемо, темно. Но у меня есть масляный фонарь. Еще какое-то время прикидываю, достаточно ли я сегодня сошла с ума, чтобы и дальше продолжить делать странные вещи. Похоже, достаточно. Потому что одной мне тут очень не по себе. А еще этот непрекращающийся вой.

Беру с собой фонарь и медленно иду за Келом. Здесь не так много комнат, чтобы я долго его искала. Ну, не считая возможных потайных, но я предпочитаю надеяться на лучшее.

Стон повторяется. Вернее, это уже не стон — это что-то среднее между ревом и утробным бульканьем.

У меня сердце едва не замирает от этого звука.

Ни одному человек точно не стоит быть там — и я отлично это понимаю. До такой степени, что хочу все бросить и бежать, куда глядят глаза. Пусть даже там, за стенами, воют красноглазые зубастые твари. Но мое сознание будто помутилось, потому что делаю шаг за шагом в поисках Кела.

И нахожу его по еще одному масляному фонарю.

В небольшой комнате нет ничего, кроме простого деревянного стола — и лежащего на нем тела.

Я вскрикиваю раньше, чем успеваю зажать рукой рот. Потому что живот и грудная клетка у несчастного на столе… несчастной — вскрыты и выпотрошены. Но тело бьется в жутких конвульсиях. И тот ужасный стон издает именно оно.

Стоящий у стола Кел резко поворачивается ко мне — и я лишь чудом не выпускаю из рук фонарь.

Он что-то бубнит себе под нос, явно ругается и полощет меня, на чем свет стоит, быстро проходит ко мне, но вместо того, чтобы вытолкать обратно, уже молча берет за руку и тащит с собой.

— Хотя бы сейчас послушай и не двигайся, — почти кричит, перекрывая рев несчастной на столе.

В моей голове столько вопросов, что даже удивительно, что они до сих пор сами собой не просочились наружу. Но выдавливаю лишь один, самый страшный для меня.

— Это ты сделал?

Ему даже не надо отвечать.

— Нет.

Кажется, впервые в жизни я читаю его, словно открытую книгу.

Тело на столе резко замирает, а голова несчастной поворачивается к нам. Глаза распахнуты и смотрят на нас — на меня. И это живые глаза живой молодой женщины. Она даже моргает. А потом из ее широко раззявленного рта начинает вытекать нечто черное, будто дым.

Кел, явно не заботясь о приличиях и едва ли рассчитав силы, отодвигает меня в сторону — почти отбрасывает. Тут