— махнул рукой Гром, поднимаясь. — Не должны были ещё далеко уйти. Разыщем сейчас. Не так просто за стены выйти.

— Да какой! Какое — спокойно? Там сын… он… он…

— Да дверь открой, Юра! Сейчас всё будет! Ключи они утащили.

— Что?

— Да, мать твою! Стреляй в замок!

Их крики разбудили половину подземелья. Дальше по коридору люди просыпались в своих нишах, высовывались, всматривались во тьму кирпичного тоннеля, испуганно жмурясь в тусклом свете. Они не понимали происходящего и неуверенно оглядывались в своих жилищах. Особенно, когда силуэт в дальнем конце достал пистолет и несколько раз выстрелил. Тогда люди вновь попрятались, а в некоторых нишах выключили свет и с замиранием сердца попадали в свои койки, лишь бы не коснулось и бы обошло стороной.

Всё ещё держась за голову, Гром отпихнул решётку и бросился вслед за Воеводой. Кромешная тьма внутреннего двора Юрьева теперь пронзалась светом прожекторов, которые стрельцы на стенах направили внутрь крепости после выстрелов. Панов с Громом обежали храм и застыли напротив ворот. Они ещё были закрыты. Чтобы их отворить, пришлось бы привести в действие блочный механизм в надвратной церкви, а там двое вооружённых стрельцов несли ночной дозор.

— Где они? — срываясь на визг, крикнул Воевода. Они с Громом метались между Михайло-Архангельским собором и корпусом стрельцов.

— Я знаю, — наконец Гром остановился и быстро пошёл к сараю, укрывающему «Тигры». Сквозь щели в досках пробивался свет, а тихий гул свидетельствовал, что одна из машин завелась. — Они угоняют наши тачки!

— Что⁈ — договорить Панов не успел. Из сарая с треском ломаемых досок, расшвыривая оные в стороны, вырвался металлический зверь, покрытый шипами из арматуры и заострённых железных уголков, приваренных к корпусу. Рыча мощным двигателем, он пару раз подскочил на рессорах и затормозил в метре от Воеводы с Громом. В отблеске прожектора, наведённого с башни, в водительском окне появилось лицо Игоря. Он презрительно глянул на врагов и переключил передачу. Глава города не выдержал и разрядил обойму пистолета в стекло автомобиля. С надвратной церкви затрещали автоматы. Но всё было тщетно. «Тигр» медленно тронулся на первой, затем переключился на вторую, а на третьей врезался в обитые бронзой деревянные ворота. Стальные листы погнулись, запирающие дубовые брусья треснули, а одна створка слетела с петель, почти рассыпавшись. Автомобиль повернул направо и скрылся за стеной, оставив город ночью без защиты.

— Бесполезно, — громко сказал Олег. — Броня пятого класса. Своей пукалкой ничего не добьёшься.

— Догнать! — заорал Воевода, но потом умолк, увидев выбирающуюся из катакомб и церкви толпу сонных и напуганных жителей, и после паузы тихо, чтобы слышал один Гром, добавил: — Олег, догони! Приволоки Потёмкина сюда.

— Его голову? — уточнил глава охраны.

— Живым, только живым. У меня сын умирает, и я чувствую, что он может помочь. А потом… после делай с ним всё, что захочешь!

— Я приволоку его, Юр, — зло сказал Гром, — что бы мне это ни стоило. Разгони пока толпу, а я соберу своих лучших бойцов, и через десять минут мы рванём во след. Хорошо, что заранее побеспокоились о запасах.

Но Олег никого не собирался приводить в город. Голова ещё гудела от ударов, но злился он уже не из-за этого… Смутные образы, после контузии плавающие в больной, наполовину опустевшей памяти, теперь наконец-то сложились в картинку, имеющую смысл. И преследовать военврача Громов собирался уже не только из-за приказа Воеводы… Ненависть к Потёмкину достигла апогея, а прочие… остальные послужат для удовлетворения садистских наклонностей его команды. Недаром бо́льшая часть личного состава, набранного Громом после событий двадцатилетней давности, выделялась жестокостью и цинизмом. Именно поэтому население и боялось шутить с Воеводой, опасалось высказываться и возмущаться. В далёкие времена Великого Трындеца обитателей Юрьева приходилось учить жить по-новому, подавлять волю, желания в зародыше. Предотвращать любые попытки людей мыслить самостоятельно. Естественно, не все могли жестоко расправиться с одним человеком, чтобы другой и третий не захотели оказаться на его месте. А те, кто могли, награждались различными благами от Воеводы: не несли тяжкой стрелецкой службы на стенах города, питались лучше, ну, и как элиту — их никогда не пускали на борьбу с природой и зверями. Естественный отбор, конечно, происходил и в этой закрытой группе. Более молодые и жестокие заменяли со временем стариков. Но из двадцати головорезов Гром на этот раз выбрал лишь семерых, самых отъявленных и безжалостных.

Пока Воевода со стрельцами организовывал ремонтную бригаду для восстановления ворот, успокаивал и разводил чуть ли не в буквальном смысле жителей по койкам, Гром с командой заняли второй автомобиль и выехали следом за Потёмкиным, благо тот никогда не скрывал, куда направляется.

Панов тем временем, вполне овладев ситуацией с помощью стрельцов, вернулся в стрелецкий корпус, чтобы побыть с сыном. Как бы ни отмахивался он от людей и их советов, но дураком всё-таки не был. И прекрасно осознавал, что времени у его отпрыска мало. Но не успел Юрий подойти к лазарету, как его дверь с треском вылетела, а следом пронеслось и шмякнулось о стену обмякшее тело одного из личных охранников, которых глава оставил возле сына.

* * *

— Вань, что с ним? — первый охранник, вошедший в лазарет, с опаской подходил к дёргающемуся в конвульсиях Митяю. Страшные изменения, коснувшиеся сына Воеводы, вызывали страх у повидавших многое мужчин. Чёрное пятно на груди с расходящейся от него сеткой прожилок разрастающейся по телу заразы, столь же страшная, изуродованная древком лука правая рука, которая, затягиваясь, приобрела жуткие, невообразимые очертания, словно опухоль сломала кости и перестроила ткани в нечто новое, нечеловеческое. Сейчас она напоминала клешню. Пальцы распухли, два из них срослись, искривились и вытянулись. И теперь жуткая «ладонь» мелко и часто подрагивала оттого, что человек пытался шевелить пальцами. Но больше всего охранников поразили глаза юноши.

— Не знаю, Ефрем. Впервые вижу такое, — Иван подошёл ближе и с отвращением поморщился, указав на лицо Митяя. — Ты посмотри на его глаза! Страх-то какой. Прям живёт в них что-то.

— Слушай, а ты прав, — Ефрем склонился над юношей, вглядываясь в глаза. Больной перестал дёргаться, что слегка успокоило охранников. Теперь Митяй, лишь изредка вздрагивая, казалось, спокойно лежал и смотрел в потолок. Чёрные, бездонные, без белков, отражающие свет лампочек, его глаза словно бы глазели на каждого, кто в них заглядывал. А ещё в них плескалось что-то. Неясные белёсые тени, образы скользили