– Влюбляться в меня не надо! Ничего во мне нет особенного.

– Есть! – упрямо сказала Алина.

– Алин, ты видишь меня третий раз в жизни. Просто давно с нормальными мужиками не общалась. Да еще я тебя спас. Прямо герой. Супермен практически.

На самом деле Алину гораздо больше впечатлило то, что Макс привез ей одежду. Вернее, что он вообще об этом подумал! Она действительно исстрадалась, представляя, как будет существовать еще два дня в одних и тех же шмотках – она всегда была чистюлей. Больше всего она мечтала о бане в родительском «имении»: скорей бы смыть с себя все воспоминания о ненавистном Владе, содрать вместе с кожей! Алина вздрогнула и быстро заговорила:

– Знаешь, мне теперь кажется, что я вообще с нормальными людьми никогда не общалась. Кроме родителей, конечно. Они хорошие, только все время были заняты. Работали, отношения выясняли. Им не до меня было. Вот я и кидалась на шею первому, кто по головке погладит. Выдумывала про себя невесть что, лишь бы пожалели. И сама верила, представляешь? Словно это и не я. А потом пугалась. Когда все раскрывалось. Ну и давай крушить все вокруг! А ты говоришь – умная.

– Значит, теперь поумнела.

– Возможно. Только жалко, что ничего исправить нельзя.

– Да, не исправишь. Придется с этим жить. Так, вроде приехали. Который дом-то?

Пока Макс разговаривал с родителями, Алина маялась в соседней комнате. Наконец, вышла мама, вся в слезах, и Алина кинулась к ней. Макс, не в силах вынести их душераздирающую встречу, ускользнул на крыльцо и закурил. Давно он так не уставал. Докурив, он решил уйти по-английски, не прощаясь. Но у машины его догнала запыхавшаяся Алина:

– Макс! Мы что – больше никогда не увидимся?

– Почему? Жизнь длинная – может, и увидимся.

Она вся дрожала и смотрела на него с отчаянием.

– Ах ты, господи… – Макс шагнул к ней и обнял.

Алина глубоко вздохнула и прильнула к Максу всем телом.

– Я же сказал: не надо в меня влюбляться. А ты что, дуреха?

– Разве это можно контролировать? – всхлипнула Алина.

Макс невесело усмехнулся: и то правда.

– Ты понимаешь, что тебе ничего не светит? Я люблю свою жену. И никогда ей не изменю. Слышишь? Ни-ког-да.

– Я ничего не прошу. Могу я просто любить тебя? Издалека.

Алина всхлипывала, судорожно обнимая Макса. Он подумал, что их должно быть видно из дома, и повернулся к окнам спиной, прикрыв Алину. Потом взял ее за подбородок, заставил поднять голову, заглянул в глаза, которые показались ему какими-то синими безднами, и спросил:

– Опять ты хватаешься за руку, которая гладит тебя по голове, да?

Алина отстранилась и сказала:

– Ты говорил, что я любить не умею. А теперь…

– Так ты решила на мне потренироваться?

– Получается так. Да ты не расстраивайся, я справлюсь. Сам же сказал – я сильная. Оказывается, любить – это так прекрасно. Хотя и больно. И это не имеет никакого отношения к сексу. Совсем! Только не говори, что я еще молода и встречу человека, который… Может, и встречу. Но ты – первый, понимаешь? Первая любовь. И мне на самом деле ничего от тебя не надо. Просто когда тебе вдруг станет плохо и одиноко, ты вспомни, что есть человек, который тебя любит. Любит просто так. Потому что ты – это ты. А не потому, что ты герой и вообще супермен. То есть ты, конечно, на самом деле герой! И я тебе по гроб жизни благодарна! Но главное – ты настоящий. А я была картонная, но теперь тоже настоящая. Я раньше только о себе думала. Даже не понимала, что другие люди чувствуют, что им может быть больно. А теперь с меня словно кожу содрали. Сразу душа. И всех чувствую. И ты не бойся, что я стану доставать тебя своей любовью! Но я умру за тебя, если надо…

Алина говорила, шмыгая носом и утирая ладошкой все не унимающиеся слезы. Ее глаза, невероятно синие, сияли детским восторгом. У Макса звенело в ушах, и мурашки бежали по всему телу, а внутри словно что-то рвалось и билось в мелкие дребезги. Терпеть все это не было никакой возможности, поэтому он, плохо понимая, что делает, схватил Алину за плечи, притянул к себе и поцеловал: по-настоящему сильно, глубоко, долго. Страстно и агрессивно. А потом сел в машину и уехал. Алина стояла, бессмысленно улыбаясь, потом улыбка превратилась в гримасу отчаянья.

Макс гнал машину в сторону Москвы и матерился: «Онегин хренов! Куда тебя, блин, понесло?! Не изменю – а сам целоваться полез!»

Конечно, Макс ни о чем Лиечке не рассказал, но в эту ночь любил ее так самозабвенно и исступленно, что самому стало страшно. Больше всего он боялся, что Лия опять спросит, что случилось, потому что у них давно не было столь бурной близости.

Но Лия ничего не сказала, тогда он сам спросил:

– А помнишь, как я всю ночь просидел у тебя под дверью?

– Еще бы. А потом, когда на дачу приехали, в обморок завалился.

– Не было такого.

– Было-было! У меня свидетели есть – мама и Анютка.

– Все равно не было. Кстати, что там Анютка говорила про смартфон?

– Опять ты ее балуешь! Прекрасно поживет со старым.

Они еще немного поговорили про Анютку, которая уже училась на первом курсе медицинского, и про Леночку – будущую первоклассницу, а потом Макс заснул на полуслове, но Лия еще долго не спала. «Все-таки что-то случилось», – думала она, зная: Макс никогда не ответит на ее прямой вопрос. Они жили вместе уже семь лет, а Макс по-прежнему оставался для Лии таким же закрытым, как сейф, ключ от которого потерян. Лия ни разу не поймала его на вранье: Макс умел ловко уходить от ответа и в совершенстве владел искусством наводить тень на плетень. О том, что он был в Чечне, Лия узнала на втором году замужества, да и то случайно. И тогда же поняла, что нагловатое обаяние мужа, все его улыбочки, хохмочки и дурацкие шуточки на самом деле камуфляж, под которым скрывается весьма умный и опасный зверь. Однажды Лия видела этого зверя наяву: они с Максом возвращались с дачи, время было очень позднее, электричка полупустая. Наискосок от них сидела девушка, и к ней пристали двое парней. Серьезно пристали, не по-хорошему. Макс присмотрелся, поднялся и сказал:

– Та-ак, кажется, вечер перестает быть томным. Ладно, я пошел, а ты сиди тут и не рыпайся.

– Макс! – Лия схватила его за рукав куртки. Макс обернулся, и рука Лии сама разжалась: на нее смотрело совершенно чужое лицо, жесткое, сосредоточенное и пугающее. Особенно страшен был взгляд – Лия даже отшатнулась.

– Сиди, я сказал.