class="p1">Расхожая фраза «член семьи» по отношению к Кузе ни малейшей натяжки не имела, прожил он у них без малого двадцать лет, что для кошек редкостное явление. Под конец начались у него тяжеленные проблемы с желудком и кишечником, изводили его неукротимые рвоты и диарея, неподвластные уже никакому лечению, чего только ни перепробовали. Прихватывало его зачастую в самых неожиданных местах, не успевал добежать он до туалета, со всеми вытекавшими в прямом и переносном смысле этого слова последствиями, обитать с ним в одном жилище становилось очень непросто. Умница Кузя понимал, как отравляет он теперь жизнь своим хозяевам, страдал от этого ещё сильней, смотрел виноватыми человеческими глазами и старался поменьше попадаться им на глаза. Первой не выдержала жена, которой, естественно, больше всех от Кузиной хвори доставалось, предложила усыпить Кузю, дабы ни он, ни они так не мучились. Умом Глотов понимал её правоту, но сердце противилось. Терпели до последнего. А потом, когда Кузи не стало, хоронили его поздним вечером в дальнем конце двора в обувной коробке, выстланной белой салфеткой. Жена и дети – Юрке тогда пятнадцать было, а Катюше десять – рыдали. Прослезился и Глотов, чего с ним давненько уже не бывало.

И тогда же, стоя над едва различимым земляным холмиком, Глотов бесповоротно решил, что больше кошки в его квартире жить не будут. Во всяком случае, что ещё очень и очень долго – наверняка. Потому что, казалось, предательством это будет. Всё равно ведь никто им Кузю не заменит, пусть память о нём останется незамутнённой. Нехорошо, кощунственно сравнивать, конечно, но словно бы похоронив родного человека. Сразу же сказал об этом ребятам, чтобы не вздумали принести в дом кого-нибудь с улицы, такие поползновения и раньше случались не однажды.

И вот, почти три месяца спустя, возникла эта девочка с такой же коробкой из-под обуви и выглядывавшим у неё из-за пазухи третьим котёнком, лишь одна его усатая мордочка виднелась. Но какая мордочка… Точь-в-точь Кузина: чёрно-белая, идеально симметричная, пополам делящая её от кончиков ушей до розового носика, с ровной белой дорожкой посреди лба и двумя круглыми жёлтыми глазами. Кошек, похожих на Кузю, он и раньше встречал немало, но уж больно разительным было сходство. К тому же отлично помнил он Кузю таким же маленьким котёнком. Впору подумать было о реинкарнации или какой-нибудь сходной напраслине о переселении душ. И будто бы проникшись этими его сомнениями, котёнок жалобно глянул на него, пискнул. Чем и предопределил свою судьбу. Но окончательно сражён был Глотов, когда, взяв котёнка в руки, удостоверился, что у того одна лапка белая, а другая чёрная, как у Кузи. Что это возможный Кузин отпрыск, исключалось совершенно, и не только потому, что время не совпадало. Кузя был выхолощен и никогда не покидал квартиры – вынужденное изуверство, когда живешь в большом шумном городе на восьмом этаже да ещё с такими дверями. Разве что какое-нибудь давнее родство проявилось.

– Я этого беру, – сказал просиявшей девочке. Достал сторублевку, протянул ей. И предвосхищая её реакцию, добавил: – Это не тебе, купишь им какой-нибудь еды. Иди домой, сама закоченеешь и их простудишь. Надо придумывать что-нибудь другое.

– Что другое? – хлюпнула она покрасневшим носом.

– Ну, в школе, во дворе поговори, объявления развесь. В конце концов, если не удастся, сама оденься потеплей и о малышах позаботься.

– Я уже пробовала… – начала было девочка, но он не дослушал, пристроил котёнка теперь у себя за пазухой и поспешил к автобусной остановке. Пока добирался домой, размышлял, следует ли назвать его тоже Кузей – в память о его предшественнике, что будто бы само собой напрашивалось. Кузя Второй? Как-нибудь символично – Кузькин, Кузен, Кузнечик? Ни к одному варианту не склонился, решил определиться с именем на семейном совете. А ещё пытался представить себе, как дома воспримут это его приобретение после категорического заявления на Кузиных похоронах. В одном мог не сомневаться: уж дети-то наверняка обрадуются, заменой или не заменой сочтут они это прибавление в семействе.

Заглянул себе за пазуху; пригревшийся котенок спал. И шло от его маленького тельца такое сладкое младенческое тепло, что Глотов не удержался, тихонько, чтобы не разбудить, погладил его пальцем по черно-белой лобастой головёнке.

Воскресенье было, время предобеденное, тот нечастый случай, когда вся семья в сборе. Дверь Глотов открыл своим ключом, никто встречать его не вышел. По доносившимся голосам определил, что все собрались в гостиной, играют в подкидного дурака. С месяц назад, Юрка инициатором был, вдруг пристрастились к этой заводной игре, иногда и мама к ним подсаживалась, развлекалась. Сейчас, по всему судя, кого-то заподозрили в мухлеже, выясняли отношения. Разделся и с проснувшимся, недовольным, что побеспокоили его, котёнком на вытянутой ладони вошёл в комнату.

– Не туда смотрите! – громко сказал им. – Вы сюда поглядите.

– Ой, котёночек! – взвизгнула Катюша.

– На нашего Кузю как похож! – удивился Юрка.

– Откуда дровишки? – вскинула брови Света.

– С базара, вестимо, – ответил он. – Если кто-нибудь бросит эти дурацкие карты, – расскажу.

Сел на диван, удобно пристроил котёнка на коленях, рассказал. Отреагировало семейство тоже по-разному. Дочь умилялась, сын приглядывался, жена выжидательно помалкивала.

– Па, дай подержать! – потянулась к котёнку Катюша.

– Погоди, – отвел её руку Глотов, – сначала с именем надо определиться.

– Сначала надо покормить его, – вздохнула жена, – куда ж такого… Хорошо, молоко в холодильнике есть, пойду согрею.

Глотов отдал котёнка Катюше, пошел за женой, спросил:

– Ты недовольна, что я его принёс?

– Не знаю, – ответила.

– То есть как не знаешь?

– Не знаю, что тебе сказать. Я, признаться, ещё от Кузиных художеств не отошла толком. И вообще… Катюша! – крикнула в комнату, – неси это несчастье сюда!

Потом все четверо стояли над котёнком, смотрели, как жадно, захлёбываясь, лакает он молоко.

– Маленький какой, – пожалела Катюша, – ещё и пить толком не умеет, Кузька, перемазался весь.

И вопрос с именем сразу решился. Кузька. Лучше, пожалуй, не придумать.

Так снова пополнилось глотовское семейство. А Кузька, к счастью, оправдывал их надежды, словно действительно сказывалась в нём славная Кузина порода. Хотя, по правде сказать, участь ему досталась незавидная: долго ещё, что бы ни делал он, сравнивали его с Кузей. Но со временем и это, как всегда почти бывает, минуло. Всё реже вспоминали о Кузе, а когда вспоминали, не вздыхали уже так обречённо, не представляли себе уже свою жизнь без Кузьки.

Кузька из хиленького котёнка превращался в добротного взрослого кота, прошёл, увы, через горнила своего предтечи – тоже был выхолощен и лишён возможности отлучаться из дому. Тут уж никуда не денешься, если, как