Сильвия подпрыгнула, когда из-за стеллажей появилась толстая внушительная фигура. Решив, что хозяйка, вероятно, говорит только по-гречески, Сильвия сделала движение вдоль зубов пальцем.

— Зубная паста? — хрипло спросила женщина. — Нет. Нет пасты. Попробуйте в аптеке.

Хозяйка магазина бренчала связкой ключей, намекая, что Сильвия должна уйти. Сильвия поспешила сделать это, хотя и понимала, что женщина не хуже ее знает: аптека закрыта.

Прежде чем ее выпроводили, Сильвия сумела спросить у хозяйки, почему в деревне такая тишина.

— Мегали Параскеви! Страстная пятница, — прошипела та.

Жан-Люк на улице курил, прохаживаясь взад-вперед.

— Хозяйка оказалась не очень дружелюбна, — вздохнула Сильвия. — Зубной пасты нет.

— Allons-y[53], — раздраженно произнес Жан-Люк, — пошли отсюда. Если поесть здесь негде, то и зубы можно не чистить.

Сильвия на ходу сообщила ему о том, что ей сказала хозяйка магазина.

— Но Пасха в марте. А теперь уже почти май, — заметил Жан-Люк. — Она тебе морочила голову.

Они не знали, что православный календарь отличается от католического. Единственный человек, с которым они говорили после посадки в аэропорту, был немногословный менеджер компании, сдающей в аренду автомобили, но он ничего такого им не сообщил. И конечно, не упомянул, что компания на праздничные дни повышает ставки.

Жан-Люк увидел небольшую таверну неподалеку от универмага, схватил Сильвию под руку и потащил туда.

— Вы заказывали столик? — спросил хозяин.

Все столики были пусты как внутри, так и снаружи, поэтому вопрос удивил их.

— Нет, — ответил Жан-Люк. — А разве это необходимо?

— Сейчас Пасха, — холодно ответил хозяин. — На Пасху столики всегда заказывают. В особенности на Страстную пятницу.

Сильвия и Жан-Люк переглянулись, и она увидела, что ее муж собирается возражать.

— Я могу предоставить вам столик всего на час, пока эпитафиос[54]не пронесут по улицам и не вернут в церковь. Тогда вам придется уйти. Потому что все придут сюда.

Они больше не требовали никаких объяснений и поспешили занять ближайший столик.

— Значит, у них все же Пасха, — сказала Сильвия. — Женщина в магазине сказала правду. Наверное, поэтому в церкви полно людей.

Официант принес несколько блюд. Меню не было. Как и возможности выбирать. Молодым французам подали кальмара, осьминога и тарамасалату (они ничего этого не заказывали), а из напитков — только воду. Жан-Люк хотел выпить вина, но здесь было только бочковое.

— Я бы съел мяса, — пробурчал Жан-Люк. — Или хотя бы какую-нибудь приличную рыбу.

— Наверное, у них пост, — сказала Сильвия, жуя кусочек каламари. Затем, не прекращая есть, достала смартфон, набрала «Греческая православная церковь» и в нескольких словах пересказала мужу почерпнутые из Интернета сведения:

— Так вот, сегодня греки носят по деревне икону Христа, завтра сожгут чучело Иуды, а на следующий день будут праздновать воскресение Спасителя. В пятницу пост, поэтому нам подали одни морепродукты. В субботу будет что-то вроде супа из потрохов ягненка, а в воскресенье — ягненок на вертеле.

— Ну, ждать тут ягненка я не собираюсь, — мрачно сказал Жан-Люк.

К концу ужина (блюда приносили одно за другим очень быстро) они услышали звуки оркестра. Посмотрели налево и увидели процессию. Впереди четверо мужчин несли нечто похожее на гроб. Он был покрыт тысячами белых цветов; подставка, на которой он лежал, тоже была украшена цветами и ветками. Именно этот «гроб» Жан-Люк и видел в церкви. Следом шла процессия из десятка священнослужителей, за ними — алтарные служки, а потом оркестр из тридцати музыкантов, игравший скорбный похоронный марш. За оркестром шагали люди в военной форме, несколько моряков, скауты — мальчики и девочки, а потом — жители деревни. Они двигались медленным, величавым шагом. Несколько человек остановились близ таверны, принялись кидать лепестки цветов на дорогу. Потом все запели псалом. Когда пронесли «гроб», Сильвия и Жан-Люк уловили сладковатый запах цветков лимона.

— Это, наверно, и есть эпитафиос, — сказала Сильвия.

Официант положил перед ними счет.

— Кажется, они ждут, что мы уйдем, — заметила она вполголоса.

Жан-Люк вытащил из бумажника банкноту в пятьдесят евро, бросил на стол.

Когда грек вернулся со сдачей в пять евро, Сильвия спросила про отель.

— Здесь нет отелей, — категорически ответил официант.

Пока что этот городок не демонстрировал им того греческого гостеприимства, к которому они привыкли во время предыдущих поездок.

Их столик полностью очистили. Даже бумажную скатерть официант унес. Яснее выразиться он не мог: им пора уходить.

— Пойдем, — сказала тихо Сильвия. — Не нравится мне это место.

— А где здесь бензозаправка? — выпалил Жан-Люк, повернувшись к владельцу таверны.

— Километрах в двадцати от пересечения с главной дорогой. Назад в сторону Афин, — процедил тот.

— Идем, Жан-Люк.

Они видели, что этот человек исполнен решимости выказывать им свою неприязнь, к тому же начали подходить группы прихожан и занимать свои столики. Сильвия обратила внимание, что у всех был мрачный вид. Никто не улыбался, не разговаривал.

— Наверное, Страстная пятница — грустный день, — произнесла она. — Для тех, кто религиозен.

— Так что будем делать? — пробормотал Жан-Люк, когда они встали и направились по улице в обратную сторону.

Сильвия увидела, что в универмаге все еще горит свет.

— Надо спросить у той женщины, не знает ли она, где можно снять комнату… Или, может, у нее есть канистра с бензином, — сказала Сильвия с надеждой в голосе.

Когда она вошла, хозяйка сидела у кассы, словно ждала ее.

— Вы не знаете, где мы могли бы переночевать? — спросила Сильвия.

Женщина оторвала глаза от кроссворда.

— Понимаете, мы застряли, — пояснила Сильвия. — Бензин в машине кончился, и ничего нельзя сделать до утра.

Хозяйка магазина перевела взгляд с Сильвии на Жан-Люка.

— В полицейском участке есть комната, — наконец произнесла она, не сводя глаз с молодого человека. — Больше я ничего не могу вам предложить.

— В полицейском участке? — переспросил Жан-Люк. — Куда ты уже заходила, Сильвия?

— Это всего на ночь, — сказала, обращаясь к мужу, Сильвия умоляющим тоном. — Что угодно подойдет. Я ужасно устала. — И, повернувшись к гречанке, бойко протараторила, опасаясь, что предложение будет аннулировано: — Эфхаристо поли! Большое спасибо!