— У тебя есть предположения, как могла эта вещь попасть к моему мужу?

— Пока нет, — покачал головой Илья, — я слишком мало знаю о твоем муже. Вернее, вообще ничего не знаю. Кто он? Чем занимается? Каков круг его интересов, друзей, партнеров? Что ты можешь мне о нем рассказать?

Я сжала украшение, которое Илья вложил в мою потную от волнения руку. Оно жгло мне кожу, горело огнем, но я сильнее и сильнее сжимала его, пока нестерпимая боль не заставила меня разжать пальцы.

— Ты с ума сошла! Что ты делаешь! — воскликнул Илья. — Давай я надену его на тебя, и не сопротивляйся, твой муж не должен знать, что у тебя возникли какие-то вопросы.

Я ослабила сопротивление, дала ему застегнуть замочек у себя на шее.

— Я не так много знаю о той жизни, которую ведет мой муж, — начала я. — Налей мне, пожалуйста, коньяк, я расскажу тебе о нем.

— Любочка, ты меня извини, это не мое дело, но ведь тебе еще идти на празднование. Если ты сейчас переберешь с коньяком, может получиться очень неудобно. Не давай ему сейчас поводов задумываться. Очень тебя прошу. Он не должен заметить в тебе никаких перемен.

— А может, пусть лучше заметит? — с вызовом спросила я. — Может, лучше сказать ему правду?

Под правдой я подразумевала наши с Ильей отношения. Но его логика была другой, и мысли его текли в другом направлении.

— Не сейчас, — отрезал он.

— Ты боишься? — усмехнулась я, готовая взять курс на выяснение отношений.

— Боюсь, — подтвердил Илья, — боюсь, и прежде всего — за тебя. Это может быть опасно. Я пока слишком мало знаю. Итак…

Мне стало стыдно, и я начала рассказывать Илье свою историю. Всю, с самого начала. И только сейчас поняла, как мало, в сущности, я знаю о своем муже. В молодости мы проводили вместе все наше время, и у нас не было никаких секретов. Но происшествие, которое перевернуло мою жизнь, изменило и мои отношения с Максимом. Мне всегда казалось, что в нашем отчуждении друг от друга виновата я и только я. Это я оказалось слабой. Когда судьба нанесла мне удар, мой стержень не просто хрустнул, он сломался, и вся окружающая жизнь перестала меня интересовать. А Максим был частью этой окружающей жизни. Он не был ни в чем виноват, но и не мог мне помочь, и страдал, по моему мнению, именно из-за этого. Ему нечего было предложить мне взамен моей профессии, моего призвания, которым я дышала, как воздухом. И он, не способный заполнить возникшую пустоту, стал отдаляться от меня, словно инстинктивно опасаясь, что черная дыра со временем поглотит и его. Наверное, он стал бояться оказаться на моей территории — я распространяла вокруг себя удушливые миазмы обреченности, и можно ли его осуждать за то, что он не хотел задохнуться? Ведь кто-то же из нас двоих должен был оставаться на твердой почве. Кто-то должен был нести ответственность за все. И кто, если не он?

Я рассказала Илье все, что знала о жизни Максима, о том, как он начинал работать, как развивалась его карьера. Илья по ходу моего повествования задавал наводящие вопросы. Например, кто посоветовал мне пойти работать в благотворительный фонд? Максим? Как называется этот фонд? «Жизнь»? Кто первым приобрел изделие ювелира Михаила Ляндреса? Полное имя друга и партнера моего мужа? Семен Викторович Панюков? Не знаю ли я, кем он работал раньше? Или где служил?

На минуту Илья прервался и сел за компьютер.

— Да, так и есть, — проговорил он. — Полина Самохина жертвовала свои деньги благотворительному фонду «Жизнь». Ты знаешь, какое отношение твой Максим имеет к этому фонду?

— Нет, — промямлила я.

Расспросы Ильи наконец утомили меня, я почувствовала себя опустошенной, выжатой, я опять возвращалась в свое прежнее состояние. Боже, как хрупко ощущение радости и полноценности! Еще совсем недавно, пару дней назад, я смаковала давно забытый вкус жизни, который вновь просыпался во мне, радовалась мужчине, который меня оживил, лелеяла внезапно проснувшиеся эмоции, такие яркие и живые, что меня даже стала посещать смутная, робкая надежда — а вдруг и голос вернется ко мне? Но мое кратковременное счастье было слишком призрачным, слишком хрупким, оно не выдержало первого же соприкосновения с действительностью. Очарование рассеялось в одно мгновение, и я вновь стала погружаться в темноту одиночества. Нет, Илья здесь, со мной, я чувствую тепло его руки, сжимающей мой локоть, он гладит меня по голове, осторожно целует в висок. Но у меня такое ощущение, что все это нереально. Дымка, которая может рассеяться в любую минуту.

Илья извинился и снова подсел к ноутбуку, стал вводить какие-то данные в поисковую систему, а я, улучив момент, подобралась к столу и налила себе полстакана коньяка. Я не разобрала его вкуса, не почувствовала, как он обжег горло, ощутив лишь, как внезапно подкатила тошнота и закружилась голова. Я снова как будто только проснулась от наркоза: вокруг все плыло и туманилось. Я сделала еще один большой глоток и поняла, что сейчас провалюсь в пропасть. В этот момент мои манипуляции у стола заметил Илья, он схватил меня на руки и потащил в ванную.

— Тебе нельзя сейчас показывать ему, что что-то не так, — серьезно сказал Илья, когда меня перестало тошнить. — Сейчас ты выпьешь горячего чаю, съешь вкусный блинчик, полежишь и пойдешь в ресторан, как будто ничего не произошло.

— Я не смогу, я не хочу его видеть, — пролепетала я.

— Надо, Любочка, надо, пока у меня слишком мало информации, мне нужно немного поработать. Как только у меня будет какая-то ясность, мы с тобой примем решение. Дай мне немного времени. А пока ты должна быть такой, как всегда. Постарайся не вызвать в нем никаких подозрений. Это может быть опасно.

— Ты серьезно? Как же я буду с ним?

— Ты должна меня слушаться, Люба, это очень серьезно, — уговаривал меня Илья. — Ты не должна давать своему мужу никаких поводов для сомнений и подозрений. Пока ты такая, как всегда, ты в безопасности. Я обещаю тебе, что это ненадолго. Потерпи чуть-чуть, мне нужно поработать.

— Кто ты, Илья? — пробормотала я. — Я ведь и о тебе ничего не знаю. Кто ты?

— Я обещаю тебе все рассказать. — Он улыбнулся и погладил меня по голове. — Полежи, успокойся, отдохни. Потом я вызову такси и отвезу тебя в ресторан. Очень скоро я все тебе расскажу.

В той, прошлой прекрасной жизни мне говорили, что я не только прекрасная певица, но и талантливая актриса. Мне удавались образы, которые я воплощала на сцене, меня хвалили. Но в повседневной жизни я не актриса, я полный ноль. Моя роль мне не удалась. В ресторан в тот вечер я приехала жалкая, бледная и дрожащая, как китайская хохластая собачонка. Гордая птица с рубиновыми крыльями шла мне в тот момент как корове седло. Я появилась в зале, когда Максим и Панюковы (куда ж без них!) уже сидели за столом. При виде меня мужчины поднялись и приветственно заулыбались. В зале ресторана было много пальм в кадках и зеркал. Я заглянула в одно из них, чтобы посмотреть, насколько получилась у меня ответная улыбка, и была шокирована: на меня смотрело перекошенное от страха и отчаяния, покрытое мелкими капельками пота бледное лицо. Гримаса, запечатленная на нем, ничем даже отдаленно не напоминала улыбку. Максим нахмурился.