должно быть, попеременно?

Калл. Согласен.

Сокр. Не так же ли сила и слабость?

Калл. Да.

Сокр. Скорость и медленность?

Калл. Конечно.

Сокр. Не попеременно ли таким же образом получается и оставляется добро и счастье с противными им злом и бедствием?

Калл. Совершенно справедливо.

Сокр. Стало быть, если мы найдем что-либо, что человек и оставляет, и вместе имеет, то найденное, очевидно, не будет ни добро, ни зло. Согласишься ли на это? Рассмотри получше и отвечай.

Калл. Чрезвычайно соглашаюсь.

Сокр. А ну-ка теперь – к прежде допущенным положениям. Чувство голода удовольствием ли называешь ты или тягостью? Разумею самое чувство.

Калл. Тягостью. Но, чувствуя голод, есть – приятно.

Сокр. Понимаю. А самое чувство-то голода приятно или нет?

Калл. Тягостно.

Сокр. Не так же ли и чувство жажды?

Калл. Да, и очень.

Сокр. Предлагать ли тебе еще более вопросов, или ты согласен, что всякое неимение и желание тягостно?

Калл. Согласен, поэтому не предлагай вопросов.

Сокр. Пусть так. Но, чувствуя жажду, пить не называл ли ты удовольствием?

Калл. Называл.

Сокр. Однако ж в этом, произнесенном тобой, положении чувство жажды не есть ли чувство скорбное?

Калл. Да.

Сокр. А пить есть восполнение недостатка и неудовольствия?

Калл. Да.

Сокр. Так поколику пьют, говоришь, радуются?

Калл. Непременно.

Сокр. А поколику чувствуют жажду…

Калл. Говорю.

Сокр. Скорбят?

Калл. Да.

Сокр. Так замечаешь ли, что вышло? Если ты говоришь: чувствуя жажду, пить, то вместе полагаешь: чувствуя скорбь, радоваться. Или хочешь сказать, что это бывает не в том же месте и времени – и по отношению к душе, и по отношению к телу? Ведь тут, я думаю, все равно. Так или нет?

Калл. Так.

Сокр. Однако ж ты говорил, что человеку, живущему благополучно, невозможно вместе жить неблагополучно.

Калл. Да, говорю.

Сокр. А между тем согласился, что человек скорбящий может радоваться.

Калл. Кажется.

Сокр. Стало быть, радоваться не значит жить благополучно, и скорбеть не значит вести жизнь неблагополучную; так что удовольствие бывает отлично от добра.

Калл. Не понимаю твоего умничанья, Сократ.

Сокр. Понимаешь, Калликл, да только притворяешься непонимающим382. Иди-ка еще далее – и увидишь, как ты бываешь мудр, когда вразумляешь меня. Не перестает ли каждый из нас жаждать и чувствовать удовольствие, как скоро пьет?

Калл. Не знаю, что ты говоришь.

Горг. Нет, нет, Калликл, отвечай и для нас, чтобы исследование было доведено до конца.

Калл. Да, Сократ всегда таков, Горгиас: спрашивает о вещах маловажных и выводит заключения из пустяков.

Горг. Какая тебе нужда? Это вовсе не твоя беда383, Калликл. Предоставь Сократу выводить заключения, как он хочет.

Калл. Ну уж спрашивай об этих мелочах и низких предметах, если так угодно Горгиасу.

Сокр. Счастлив ты, Калликл, что в великие таинства посвящен прежде, чем в малые384. А я думал, что это незаконно. Отвечай же, на чем остановился. Каждый из нас не перестает ли вместе жаждать и чувствовать удовольствие?

Калл. Согласен.

Сокр. Не перестает ли также чувствовать голод и прочие пожелания и удовольствия?

Калл. Согласен.

Сокр. Не вместе ли, следовательно, прекращается в нем приятное и неприятное?

Калл. Да.

Сокр. Между тем ты соглашаешься, что вместе также прекращаются добро и зло. Или теперь уже не соглашаешься?

Калл. Соглашаюсь. Так что же?

Сокр. То, друг мой, что добро с удовольствием и зло со скорбью – не одно и то же, что, поколику они взаимно различны, одно из них прекращается, а другое – нет. Да и как быть тожественным приятному с добрым и неприятному со злым? А если хочешь, рассмотри предмет и следующим образом, потому что это, кажется, еще не удовлетворит тебя. Сообрази-ка: добрых называешь ты добрыми не по присутствию ли в них добра, подобно тому, как прекрасных называешь прекрасными по присутствию в них красоты?

Калл. Конечно.

Сокр. Что ж? Люди бессмысленные и трусливые получают ли у тебя имя людей добрых? Прежде не получали, прежде добрыми ты называл мужественных и благоразумных. Не их ли признаешь добрыми?

Калл. Без сомнения.

Сокр. Что ж, видал ли ты бессмысленное еще дитя – в радости?

Калл. Видал.

Сокр. А чтобы радовался бессмысленный человек зрелого возраста – еще не видал?

Калл. Я думаю, но что ж в этом?

Сокр. Ничего, только отвечай.

Калл. Видал.

Сокр. Ну, а человека с умом – в скорби и радости?

Калл. Полагаю.

Сокр. Более ли радуются и скорбят умные или безумные?

Калл. Я думаю, тут немного различия.

Сокр. Но довольно и этого. А на войне видал ли человека трусливого?

Калл. Как не видать.

Сокр. Ну что ж? Когда неприятели отступают, кто, по твоему мнению, более радуется: трусливые или мужественные?

Калл. Мне кажется, больше те и другие385; а если нет – то почти равно.

Сокр. Какая нужда! Так радуются и трусливые?

Калл. И очень.

Сокр. Уж, вероятно, и безумные?

Калл. Да.

Сокр. А когда неприятели наступают, печальными становятся только трусы или и мужественные?

Калл. Те и другие.

Сокр. Неужели равно?

Калл. Может быть, трусы – более.

Сокр. Но при отступлении неприятелей не они ли более радуются?

Калл. Может быть.

Сокр. Итак, печалятся и радуются, говоришь ты, почти равно как безумные, так и умные, как трусы, так и мужественные; однако ж трусы – более мужественных?

Калл. Полагаю.

Сокр. Но умные-то и мужественные добры, а трусы и безумные злы?

Калл. Да.

Сокр. Следовательно, почти равно радуются и печалятся – как добрые, так и злые?

Калл. Полагаю.

Сокр. Значит, добрые и злые почти равно добры и злы? Или злые еще больше добры и злы?

Калл. Но клянусь Зевсом, что не понимаю твоих слов.

Сокр. Не понимаешь, что добрых ты называешь добрыми по присутствию в них добра, а злых – злыми по присутствию зла? И что добро суть удовольствия, а зло – неприятности?

Калл. Я так думаю.

Сокр. Но радующимся не присуще ли добро, то есть удовольствие, если только они радуются?

Калл. Как не присуще!

Сокр. А когда им присуще добро, то радующиеся не добры ли?

Калл. Да.

Сокр. Ну теперь – огорчающимся не присуще ли зло, то есть неудовольствие?

Калл. Присуще.

Сокр. Злых-то ты называешь ведь злыми по присутствию в них зла. Или еще не утверждаешь этого?

Калл. Утверждаю.

Сокр. Следовательно, добры те, которые радуются, а злы – которые скорбят?

Калл. И очень.

Сокр. И кто больше – больше, кто меньше – меньше, кто почти равно – почти равно?

Калл. Да.

Сокр. А не говоришь ли ты, что разумные и неразумные, робкие и мужественные почти равно радуются и печалятся, или даже робкие – еще больше?

Калл. Говорю.

Сокр. Выводи же теперь вместе со мной, что следует из допущенных нами положений. Ведь даже дважды и трижды прекрасно говорить и рассуждать о прекрасном386. Мы сказали, что быть разумным и мужественным есть дело доброе. Не так ли?

Калл. Да.

Сокр. А неразумным и робким – злое?

Калл. И очень.

Сокр. И что радующийся добр?

Калл. Да.

Сокр. А огорченный – зол?

Калл. Необходимо.

Сокр. Огорчаться же и радоваться есть дело равно доброе и злое, а может быть, еще больше злое!

Калл. Да.

Сокр. Стало быть, доброму не подобен ли злой и добрый, или даже злой еще не больше ли добр? Не это ли следует и не прежнее ли, если удовольствие и добро ты признаешь тожественным? Не необходимо ли это, Калликл?

Калл. Давно-таки я слушаю тебя, Сократ, и соглашаюсь, думая сам в себе, что ты – уступи тебе что-либо, хоть шутя, – с радостью схватываешь это, как ребенок. Тебе, должно быть, кажется, что ни я, ни иной кто-нибудь не почитает одних удовольствий лучшими, других – худшими.

Сокр. Ох, ох, Калликл, как ты лукав! Поступаешь со мной, как с ребенком: то говоришь это так, то иначе – обманываешь меня. А ведь сначала я, право, не думал от тебя, как от моего друга, быть умышленно обманутым. Нет, ошибся; видно, по старой пословице, надобно хвататься за соломинку и брать, что даешь387. А эта соломинка есть, вероятно, то, что ты теперь говоришь, то есть одни удовольствия бывают хороши, а другие худы. Не так ли?

Калл. Да.

Сокр. Хорошие же полезны, а худые вредны?

Калл. И очень.