я, заметив удивление в ее глазах. — По-английски говорят «вытянулась».

— А-а, это шутка… Спасибо. Хорошо, что вы меня поправляете. Только так и молено выучить язык. Правда?

А квинтет все играл, наяривал все пронзительней.

— Они нам намекают, что лучший способ учебы — перинный.

— Перинный?

— Да, есть такой способ изучения языка. Ладно, забудьте то, что я вам наговорил, — сказал я, обеспокоенный ее большим недоуменным лицом.

Но она и не думала забывать.

— Перинный английский… перина, это то, что кладут на кровать, правда?

— Совершенно верно.

— А-а… То есть, это когда люди вместе лежат в постели? — с озарением на лице.

— Прошу прощения, я этого не говорил.

— Да ну, в этом нет ничего особенного. Не стесняйтесь, — внезапно улыбнувшись, сказала она. — Во французском есть такое выражение… Забыла. Вы хотели сказать, что любовники учат язык гораздо быстрее?

— Да. Что-то в этом роде. Я просто пошутил.

Она теребила растрепавшиеся волосы и с любопытством меня разглядывала.

— Вы как бизнесмен, наверно, много путешествуете, да?

Я вытаращил на нее глаза.

— Да нет, не очень.

— Сколько — не очень?

— Не знаю… Видите ли, я только…

— Вы женаты?

— Нет.

Она как-то странно улыбалась, и в ее блестящих хмельных глазах зажглись огоньки.

— Так интересно знакомиться с жизнью разных людей. Мне бы так хотелось узнать еще больше!

— Может быть, я могу вас подучить?

— Может, и можете! — она хрипло и очень многообещающе рассмеялась, перегнувшись ко мне через стол. Я взял ее за руку.

— Потанцуем? — спросила она.

Этого-то я и боялся! Квинтет играл уже не тихо и старомодно, а шумно и старомодно. Несколько пар кружили по паркету. Я нащупал в кармане «Норст-ранд» и встал.

Оказалось, все не так страшно, как я думал. Она была податливой и легкой на своих каблучках и подчинялась малейшему прикосновению. Мы несколько раз в пьяном вихре промчались по залу. И вроде бы никого этим зрелищем не убили. Были здесь и другие низкорослые мужчины, танцующие с крупными, пышными дамами, к тому же в этом зале с притушенными огнями вино лилось рекой. Ее грудь, все та же, что и раньше, была совсем рядышком с моим подбородком и весьма недвусмысленно к нему прижималась. Это открывало массу возможностей, но я все же обрадовался, когда музыка наконец смолкла.

Ушли мы в десять и отправились гулять — перешли через Влтаву и побрели вдоль набережной, под липами, сияющими зеленоватыми огоньками. Я попробовал обнять ее за талию и не встретил никакого сопротивления. Наоборот, она очень нежно ко мне прижалась. И я решил посмотреть, что будет дальше. Так мы добрели до Вацлавске Намести — по-прежнему шумной, бурлящей жизнью и ярко освещенной. У края тротуара стояли лотки, на которых продавались «парки» — горячие сосиски с солеными огурчиками.

— Хотите парки? — спросила она.

— Нет, спасибо.

— А мне хочется парки.

Я встал в очередь и купил ей сосиску, дивясь на ее аппетит. Парки продавались с ломтиком черного хлеба и капелькой горчицы. Она быстро со всем расправилась, и мы пошли дальше.

Раздался бой часов — без четверти двенадцать.

— Мне так все понравилось! — сказала она. — Я вам очень благодарна за этот вечер.

— И мне тоже понравилось. Спасибо, что пришли.

— Мне уже пора домой.

— Наверно, вы правы, — сказал я, всей душой одобряя ее решение. Когда мы вышли на людную улицу, я снял руку с ее талии. Баррандов, где-то там за Влтавой, казался очень далеким, — Какой трамвай туда идет?

— О, меня не обязательно провожать!

— Все равно я хочу вас проводить.

— Пожалуйста, не надо. Видите, мы уже пришли на остановку. Мне это вовсе не трудно. А вам завтра работать…

— Но я обязан вас проводить! — воскликнул я в смятении. Не может быть, чтобы я неправильно истолковал все ее намеки.

— Нет, прошу вас! Уже поздно. И меня ждет отец. Я поеду одна.

Она прочно вросла в тротуар и вроде не собиралась менять своего решения. Я вдруг снова подивился массивности ее статей. Она протянула мне руку, и я мрачно ее взял.

— Ну что ж. Если вы настаиваете… — сказал я, проклиная себя за то, что такой лох. Ведь на нашем пути было немало заманчивых двориков, примыкавших к набережной.

— Если хотите, мы можем снова встретиться.

— А ваш отец ждет вас каждый вечер?

— В большинстве случаев, — сухо сказала она.

Было в ней что-то такое, чего я никак не мог уловить, — какая-то странная усмешечка, выглядывающая из раскосых глаз. Я это заметил еще в ресторане.

— Как насчет завтрашнего дня?

— Нет, завтра я не могу. Я должна помочь папе репетировать. Нет, честно! — продолжала она извиняющимся тоном. — Я аккомпанирую ему на рояле.

— Тогда, может, в субботу?

— В субботу было бы отлично! Вы работаете после обеда?

— Нет, я уже закруглюсь.

— И я тоже. Если хотите, можно пойти на реку купаться. Я каждую субботу хожу на пляж «Злата Пловарна», конечно, если погода хорошая. А потом можно поужинать в Баррандове.

— В Баррандове?

— Да, на «Террасах».

Судя по всему, это было что-то вроде плавательного бассейна на открытом воздухе — некий водоем в скалах. Вечером там на террасах ели и танцевали.

Я подумал, что если даже и не достигну цели; так хоть время убью, и сдержанно согласился. Она дала номер телефона, и я записал его в свой блокнот.

— Можно, я скажу вам еще одну вещь? — спросила она, переступив с ноги на ногу и взглянув мне прямо в лицо, и в глазах ее снова зажегся тот самый огонек. — В субботу отец меня ждать не будет.

— Да?

— Вы меня поняли?

— Еще бы. Вполне.

А сам додумал, так ли это на самом деле.

— Доброй ночи и еще раз спасибо! — горячо сказала она.

Я пожелал ей доброй ночи и, чуточку обалдевший, пошел к себе в отель.

Глава 21

Утром Влачек снова за мной заехал, и мы отправились в Цеблик (в 23-х километрах от Праги). Как оказалось, меня ожидал примерно тот же марафон, что и в Кралове, только директор — типичный технарь и до Галушки ему было далеко (если принять того за точку отсчета); да и Влачек не очень-то к нему цеплялся. После обеда, за которым пили похлеще, чем вчера, он по-тихому смылся — наверно, всхрапнуть в машине.

Жара была несусветная, мы бесконечно крутились по заводу, и руки у меня стали красными от путеводителя. Потом, часам к четырем, к нам снова присоединился Влачек, свеженький, как огурчик, и в пять мы уже ехали обратно.

— Ну, пан Вистлер, надеюсь, эти экскурсии