своим очередным и неожиданным появлением окончательно выбил почву из-под ног.

Один раз даже допустила грубейшую ошибку: писала примеры на доске и забыла поставить во множественном числе окончание «с». И заметила, когда уже перешла к другому упражнению. Подписала потом украдкой, но чуть не умерла со стыда.

На Олесю Владимировну, которая наблюдает за уроком с задней парты, даже смотреть боюсь. Наверняка я ее сегодня страшно разочаровала.

Хорошо хоть с классом повезло. Дети — еще маленькие и послушные. Если бы я такую оплошность совершила в своем классе, меня бы уже давно обсмеяли и опозорили.

Еле дотягиваю до перемены, даю задание на дом и отпускаю детей. А сама готовлюсь к заслуженным упрекам.

Однако Олеся Владимировна не ругает и даже не корит, лишь мягко перечисляет свои замечания, советует, как в другой раз сделать лучше. Я, низко опустив голову, киваю, а сама хочу сквозь пол провалиться.

— Простите… — бормочу, краснея.

— Лен, ничего нет страшного в том, что ты чего-то не знаешь или что-то у тебя не получается. Ты же учишься. Без ошибок практики и не бывает. Главное, ты сумела найти подход к детям, вот что важно, а остальное придет с опытом… — на секунду она замолкает. — Лен, у тебя что-то случилось?

Я поднимаю на нее глаза и, помешкав, снова киваю.

— Да.

— Рассказывай. У меня как раз сейчас окно.

Не особо упираясь, я выкладываю ей всё: и про Юльку, и про Славу Леонтьева, и про Германа.

— Господи… — в ужасе восклицает она. — Какой кошмар… Вот же мерзавцы! Бедная девочка… Как она сейчас?

— Держится, — пожимаю я плечами.

— Вы молодцы, что решили не давать спуску этим подонкам. Если нужна какая-то помощь, только скажи. И вот еще что. Надо дать огласку. Пусть об этом узнают люди. Потому что это же беспредел! И к тому же, чем больше резонанс, тем сложнее им будет отвертеться. И лучше сообщить в уважаемое новостное агентство. Не в какую-нибудь там желтую прессу.

Мы сидим с ней за первой партой в пустом кабинете. То и дело дверь открывается, на секунду показывается чья-нибудь голова и тут же исчезает.

— Да, наверное, вы правы, — соглашаюсь я. — Только без Юлькиного согласия я не могу.

— Ты поговори с ней, объясни, что это на пользу. Все равно теперь этого не утаишь. Ну раз заявление подано… Опрашивать же будут, да и вообще… Здесь обязательно нужна поддержка общественности. Так что пусть она решается, а я уж сама обращусь в редакцию. Всех там на уши поставлю! Только лучше с этим не тянуть.

— Хорошо. Обязательно поговорю…

Меня прерывает звонок на урок. Он так дребезжит, что я сама себя не слышу и замолкаю. Через несколько секунд становится тихо, но мы обе продолжаем молчать. Она лишь в негодовании качает головой и цокает языком.

Затем, взглянув на меня то ли с сочувствием, то ли с сомнением, спрашивает:

— Значит, Герман собирается жениться на сестре этого Славы?

Я несчастно киваю. Эта тема настолько для меня болезненна, что повторять сил уже нет.

— И женится он, как я понимаю, по расчету? Войти в семейку губернатора захотелось? Чтобы тот задействовал свои связи и его отец избежал правосудия? Ну, Герман, ну, ловкач… — презрительно фыркает она. — Впрочем, от Горра я ничего другого и не ожидала. Он ведь всегда был таким, циничным и расчетливым. Подлецом был, подлецом и остался. Что ж, он отлично впишется в эту семейку. Прямо родственные души нашел…

— Он совсем не такой! — вырывается у меня.

— Да уж, не такой… А эта грязная игра с женитьбой — это, по-твоему, что? — она озабоченно вглядывается в меня. — Лен, ты что… У тебя до сих пор к нему какие-то чувства? А как же Антон? Нет, ты прости, конечно, что лезу не в свое дело. Просто ты мне небезразлична, ты же знаешь.

Я подавленно молчу, чувствуя, как лицо предательски наливается краской. Она, конечно, все сразу понимает. И в ее лице тут же проступает явное огорчение или даже разочарование.

— Эх, Лена, Лена… Ты же понимаешь, что он тебе жизнь опять сломает? Да и о чем тут вообще говорить, если у него невеста! И он тоже хорош, на два поля играет. Той ведь тоже мозги пудрит, как и тебе.

— Мне он не пудрит мозги. Он же мне все честно рассказал.

— Даже если так, сути это не меняет. И что он может тебе предложить? Встречаться с ним втихаря, тайком, как воры, за спиной у его невесты, у твоего Антона? Ты это считаешь нормальным?

Я качаю головой, а внутри тяжестью оседает горечь и тоска. Она права, сто тысяч раз права, да только мне от ее правоты взвыть хочется.

— Разве мужчина предложит такое девушке, если он ее хоть чуть-чуть уважает? Прости, я такое не приемлю… не понимаю… Я не полиция нравов, конечно, но это же грязь… Леночка, милая, ну ты же не такая. Я всегда говорила, что ты достойна лучшего. Настоящих, серьезных, честных и чистых отношений. С порядочным парнем, который будет тебя ценить…

— Да, конечно, — соглашаюсь я, медленно поднимаясь. — Спасибо.

— Я тебе желаю только добра, понимаешь? — повышает она голос, словно боится, что я ее не услышу. — Мой тебе совет: не марай себя, Леночка, этой постыдной связью, ничего хорошего из этого не выйдет. Ты сейчас домой?

— Да, — говорю, а сама отворачиваюсь и прячу глаза, чтобы она не увидела в них слезы.

— Поговори с подругой. Насчет огласки. И если что нужно — не стесняйся, звони, приходи в любое время.

— Спасибо, — выдавливаю я, направляясь к двери.

— Прошу: держись от Горра подальше, — напутствует она вслед.

Сама не знаю, что на меня находит, но я вдруг поворачиваюсь к ней и неожиданно для себя выдаю:

— Может, вы и правы. Может, мне и правда лучше с ним не связываться сейчас. Но Герман не циник и не подлец. Тогда он не бросил бы меня, если бы его не вынудил отец. Герман это сделал, чтобы спасти меня. Да! Это он упросил своего отца оплатить мою операцию… И уезжать он не хотел. Это его отец поставил ему такое условие. Но он меня спас, понимаете? Что бы Герман ни делал, я его осуждать не стану. Я просто не вправе.

— Разве это…? Но… как? Средства же выделил прошлый губернатор…

— Нет. Это всё Герман… и его отец. Олеся Владимировна, я вас очень уважаю… люблю даже, но, пожалуйста, больше не говорите мне про Германа ничего плохого. Я не собираюсь с ним заводить