тайные отношения, но и слушать про него такое тоже не могу.

Я выскакиваю в коридор, пока она не остановила меня, и стремительно удаляюсь прочь. По пути, правда, заглядываю в уборную. Смачиваю лицо и веки холодной водой, смываю глупые слезы.

А когда выхожу из школы, то у ворот опять вижу машину Германа. На том же самом месте, где он высадил меня утром. Он приехал или не уезжал?

Господи, ну зачем? Я и так вся в раздрае!

Завидев меня, Герман выходит из машины и становится поперек дорожки, перекрывая мне путь.

— Отработала уже на сегодня? — спрашивает он. — Как ученики? Не обижали? А то ты какая-то вся… будто не в себе.

— Я и есть не в себе. Герман, ради бога, что ты от меня хочешь?

— Прямо сейчас хочу отвезти тебя домой, а вечером хочу с тобой встретиться. Давай куда-нибудь с тобой…

— Нет! — перебиваю его я. Но слышу в собственном голосе истеричные нотки и прикусываю язык. Заставляю себя выдохнуть и через силу продолжаю более или менее спокойным тоном: — Я не сяду к тебе, Герман. Ни сейчас, ни вечером, никогда. Не приезжай больше ко мне, пожалуйста.

Его насмешливая улыбка медленно сходит с лица, но теперь он смотрит на меня с выражением: ну что еще ты опять придумала? И, похоже, даже не воспринимает мои слова всерьез.

— Что на этот раз? — вздохнув, спрашивает он.

— Всё то же. У тебя есть невеста, у меня — Антон. Герман, может, для тебя это так… пустяки. А для меня это недопустимо!

Я оглядываюсь, и в этот самый миг из школы выходит Олеся Владимировна. Я вижу, как она останавливается, встретив на крыльце кого-то из учеников, и теперь стоит с ним разговаривает.

Правда, она нас не видит. Пока не видит.

Я без всяких объяснений поспешно обхожу Германа, сама открываю дверь и сажусь к нему в машину. Он разворачивается вокруг своей оси, провожая меня оторопелым взглядом.

— Поехали скорее, — прошу его.

— Эм… неожиданно, — взметнув в изумлении брови, произносит он.

Но, слава богу, на месте не топчется, быстро обходит машину сзади, садится рядом.

— Да у тебя семь пятниц на неделе, — усмехается он. Заводит двигатель и, выезжая, бросает случайный взгляд в сторону школы.

— Что, вдохновительница твоя? — кивком показывает он туда, где все еще стоит Олеся Владимировна. — От нее скрываешься? Понимаю. Эта кого угодно достанет своими плакатными речами.

Я в ответ лишь молчу, глотая воздух ртом, как рыба без воды. Сердце опять иступленно колотится, оттого и дышится с трудом, и лихорадит изнутри. В голове же — полный хаос. Боже мой, что я делаю?

Откидываю голову назад и упираюсь затылком в спинку сиденья. Закрываю глаза и стараюсь унять нервозность.

Герман меня не дергает, но, когда я открываю глаза, вижу, что едет он отнюдь не к моему дому.

— Ты куда? — сразу выпрямляюсь я. — Куда ты меня везешь?

— В одно хорошее место, — невозмутимо отвечает Герман.

— Ты же сказал, что домой меня отвезешь!

— Планы слегка изменились, — пожимает он плечами. И улыбается краешком губ.

— Но ты же сказал… — начинаю я, но почему-то замолкаю на полуслове. Нет сил с ним спорить. Устала я. Будь что будет.

33. Лена

Герман ведет машину плавно, мягко и уверенно. Его подрезает красный седан, выскакивает почти перед самым капотом. У меня вырывается испуганный вскрик, а он даже бровью не ведет. Невозмутимо выруливает и едет дальше.

Помню, Антон в таких случаях яростно бранился: «Куда прешь, баран?!». Ну или курица. И обязательно истошно сигналил. И ездил тоже как-то нервно и дергано, газ-тормоз, газ-тормоз, во всяком случае в городе. Меня даже иногда укачивало. С Германом же я вообще дороги почти не чувствую.

Сзади из динамиков негромко льется музыка, что-то незнакомое и мелодичное. В салоне пахнет кожей, ароматизатором и… Германом. Я украдкой принюхиваюсь, втягивая такой знакомый запах, от которого про себя тихонько млею.

Странно, но меня эта езда как-то успокаивает, что ли. Я уже не психую, не дергаюсь и даже не спрашиваю, куда мы едем. Смотрю в окно, на дома, на дорогу, на прохожих, иногда — украдкой — на Германа.

Он тоже на меня время от времени скашивает глаза. Оглаживает теплым взглядом и улыбается краешком губ.

«Ехать бы так и ехать… с ним вдвоём… бесконечно…» — залетает в голову случайная мысль, и я ее не отгоняю.

Нет, умом я, конечно, понимаю, что это безумие. Ну, вот что я сейчас делаю? Еду, по сути, с чужим женихом и мечтаю о нем, когда у самой лежит больной парень… Я вообще не должна быть здесь. Прежде всего — ради себя самой. Потому что погружаться в иллюзии — глупо и опасно. Ну и по отношению к Антону нехорошо всё это.

Но если я немножко побуду с Германом — это же не преступление. Ничего ведь такого. Просто поговорю. Потому что… да потому что хочу этого.

Хочется отпустить тормоза и расслабиться. Хочется дышать его запахом, ловить на себе его взгляд, чувствовать, как его рука нежно сжимает мои пальцы.

Себе уж можно не врать. Я скучаю по Герману. Сильно. Сердце так и ноет, ночами особенно. Это как хроническая болезнь. А сейчас я всего лишь хочу на время заглушить тоску. Это все равно что принять болеутоляющее.

На редкость легко договорившись с собственной совестью, я отвечаю улыбкой на улыбку Германа.

— Неужто оттаяла, моя Снегурочка? — с усмешкой спрашивает он. — А если серьезно, что всё-таки у тебя произошло?

— Ничего. Почему ты спрашиваешь?

— Потому что ты сегодня… слегка непредсказуема.

Я смотрю на него с недоумением, и он поясняет:

— Просто ты то «к тебе не сяду ни за что и никогда», то чуть без меня не уехала.

У Германа явно приподнятое настроение. В глазах так и горят искринки. Оно и мне немного передается. Впрочем, я давно за собой это знаю. Я всегда была восприимчива к состоянию других людей и легко «заражаюсь» чужим настроением.

— Ну… я передумала.

Не говорить же Герману, что мы перед этим обсуждали его с Олесей Владимировной, что она его считает распоследним мерзавцем и что от одного упоминания о нем она буквально на дыбы встает. Не хотела я, чтобы она нас видела вместе и снова изводила меня нравоучениями. А еще больше не хотела, даже боялась, что она подойдет к нам и что-нибудь выскажет. С нее станется.

— Главное, обратно не передумай, — задержав на мне взгляд, говорит Герман.

— А это