Некоторые современные исламские радикалы (и ряд западных публицистов) описывают Крестовые походы как великое столкновение цивилизаций, предвещавшее проблемы наших дней. Корни ярости современных мусульман они возводят к тем временам и тем событиям. Однако арабские источники показывают, что в то время – по крайней мере, поначалу – мусульмане это так не воспринимали. Никто не рассматривал эти войны как эпическую схватку между исламом и христианским миром – так, как видели ее крестоносцы. Вместо столкновения двух цивилизаций мусульмане видели… одну цивилизацию, на которую обрушилось бедствие. Для начала, глядя на фарангов, никакой цивилизации они у них не замечали. Арабский князь по имени Усама ибн Мункыз писал о франках, что они «подобно зверям, отличаются отвагой и боевым пылом, но ничем более, и, как животные, сильны и яростны»[36]. Крестоносцы вызывали у мусульман такое отвращение, что по контрасту они даже начали ценить византийцев. Едва поняв политические и религиозные мотивы крестоносцев, они провели границу между «аль-Рум» (Римом – т. е. Византией) и «аль-Ифрандж». Вместо «Крестовых походов» мусульмане называли это смутное время «Фарангскими войнами».

В тех областях, что оказывались под ударом, мусульмане, разумеется, чувствовали угрозу от фарангов, даже приходили в ужас, однако не видели в этих нападениях интеллектуального вызова их идеям и верованиям. И хотя для мусульман, живших на восточном берегу Средиземного моря, Крестовые походы были, без сомнения, серьезной проблемой, крестоносцам так и не удалось проникнуть глубоко в мусульманский мир. Например, ни одна армия так и не дошла до Мекки и Медины: там побывала лишь маленькая разбойничья шайка, возглавляемая дезертиром, которого сами фаранги считали презренным мошенником. Ни разу крестоносцы не осаждали Багдад, не проникали в историческую Персию. Жители Хорасана, Бактрии и долины Инда оставались совершенно не затронуты вторжением и, по большей части, даже о нем не слышали.

Более того, крестоносцы не вызвали в мусульманском мире никакого особенного интереса к Западной Европе. Никто не тратил много сил на выяснение, откуда явились эти фаранги, во что они верят, как жили у себя дома. В начале 1300-х годов Рашидаддин Фазлуллах, иудей, обращенный в ислам, написал эпос под названием «Сборник летописей», включающий в себя истории Китая, Индии, турок, евреев, доисламских персов, Мухаммеда, халифов и фарангов; однако даже в это позднее время часть эпоса, посвященная фарангам, очень поверхностна и не подкреплена никакими источниками[37]. Короче говоря, никаких европейских культурных семян крестоносцы в исламскую почву не засеяли. Влияние шло почти исключительно в обратном направлении.

И что же текло в обратном направлении? Для начала, крестоносцы открыли европейским купцам новые возможности в Леванте и Египте. Во время Фарангских войн торговля между Западной Европой и Срединным миром усилилась. В результате люди в таких местах, как Англия, Франция или Германия, начали приобретать экзотические товары с Востока: мускатные орехи, гвоздику, черный перец и другие пряности, а также шелк, бархат и еще одну ткань, изготовляемую из чудесного растения, именуемого хлопком.

Европейские купцы, пилигримы и крестоносцы (категории, которые не всегда легко было отличить друг от друга), возвращаясь в Европу, сообщали о богатствах мусульманского мира и рассказывали сказочные истории о еще более отдаленных странах – например, об Индии или полумифических «Индийских островах». Эти истории возбуждали в Европе аппетиты, которые с годами только росли и со временем привели к серьезнейшим последствиям.

Тем временем в Срединном мире, едва опасность крестоносцев несколько улеглась, разразилась новая беда – явилась вторая и куда более серьезная угроза.

Монголы явились из степей Центральной Азии – огромных безлесных пространств, поросших высокой травой, с каменистой неплодородной почвой и немногочисленными реками. Такой ландшафт неблагоприятен для земледелия, однако идеален для выпаса овец и разведения лошадей, так что монголы жили на баранине, молоке и сыре, в качестве топлива использовали кизяк, напивались кумысом – перебродившим кобыльим молоком, а в возы запрягали быков. У них не было ни городов, ни постоянных лагерей: они кочевали с места на место, а спали в войлочных шатрах, так называемых юртах, которые легко было собирать, разбирать и перевозить с места на место.

Этнически, лингвистически и культурно монголы – близкие родственники тюрков, и историки часто объединяют их, говоря о «тюрко-монгольских племенах». Однако если рассматривать их как два отдельных народа, можно сказать, что тюрки в целом жили западнее, монголы восточнее. В тех местах, где два народа встречались, они так или иначе смешивались.

На протяжении столетий в степях рождалось и умирало множество кочевых империй – племенных конфедераций без единого центра и без общего принципа, удерживающего их вместе. В дни Римской республики группа тюрко-монгольских племен, называвших себя хунну, сделалась силой столь пугающей, что первый император объединенного Китая отправил миллион рабочих на постройку Великой китайской стены, чтобы от них отгородиться. Не имея возможности ходить в грабительские экспедиции на восток, хунну отправились на запад; дойдя до Европы, эти степные кочевники сделались здесь известны как гунны. Под предводительством Аттилы они дошли до Рима, а затем рассеялись.

В первые годы ислама в степях господствовала череда аморфных тюркских конфедераций; мигрировав на юг, они превратились в мусульманские династии, такие как Газневиды или Сельджуки.

Много столетий монголы не давали покоя Китаю, и несколько китайских династий, одна за другой, удерживали их подальше от своих границ, выплачивая им отступные, натравливая друг на друга монгольских вождей, помогая деньгами выскочкам, готовым устроить смуту. Таким образом они поддерживали среди монголов войну всех против всех – хотя, правду сказать, монголам, как и большинству кочевых племен, особая помощь извне для этого не требовалась.

Затем, около 560 года п. Х. (1165 год н. э.), родился гениальный и харизматичный Темучжин. В истории он прославился как Чингиз-хан (или Чингисхан) – имя, означающее «правитель Вселенной», титул, который он принял лишь в сорок лет.

Отец Чингиза был у монголов вождем, однако был убит, когда Чингизу исполнилось всего девять лет. Те, кто его поддерживал, разбрелись кто куда, и для семьи настали тяжелые времена. Несколько лет Чингизу, его матери, младшим братьям и сестрам приходилось выживать, питаясь ягодами и мелкой добычей, вроде сурков и полевок. И тем не менее убийцы его отца полагали, что будут чувствовать себя спокойнее, если мальчик не вырастет, так что в подростковом возрасте охотились за ним, один раз даже схватили – но мальчик сумел от них уйти, вырос и действительно заставил убийц отца пожалеть о содеянном[38].