что удалось сделать в Голландии и Зеландии. Наступление на Юге имело своей целью прежде всего отвлечь Альбу, чтобы дать восставшим на Севере консолидировать свои позиции. Окончательное освобождение всех Нидерландов требовалось отложить на потом. Этому Вильгельма научило поражение в 1568 году.

В то же время вся южная кампания зависела от той помощи, которую обещали гугеноты. Но 24 августа, когда Вильгельм находился в маленьком городке Рурмонд, ставшем его первым серьезным завоеванием, в Париже сторонники Гиза убили Колиньи, и началась резня Варфоломеевской ночи. Это был удар под дых, одним махом лишивший его надежд на помощь и резко склонивший чашу европейских весов в пользу испанского короля. Головорезы Гиза хорошо сделали свою работу, и потребовались годы, чтобы французские гугеноты снова подняли голову. Все плоды дипломатии Людвига исчезли в ту единственную ночь. И все же на миг Вильгельм ощутил облегчение, ведь поводом для резни послужила свадьба сестры короля с юным Генрихом Наваррским, и, если бы Людвиг исполнил свое первоначальное обещание выступить доверенным лицом жениха, он тоже мог быть убит.

Король Филипп ликовал в Сеговии, римский папа выпустил по этому случаю памятную медаль, и только герцога Альбу не слишком воодушевили новости из Парижа. Вильгельм, закаленный годами неудач и поражений, быстро оправился от удара, хотя этот удар означал резкое изменение его планов. Альба после своих многолетних успехов, напротив, был настолько сбит с толку восстанием, что резни в Париже оказалось недостаточно, чтобы он снова пришел в себя. В испанской армии, вышедшей на позиции, воцарилось нечто похожее на панику. В людях ощущалась враждебность, они не желали отвечать на вопросы испанцев и разбегались при виде солдат. Деревни, через которые они проходили, оказывались пустыми, и невозможно было понять, где расположились аванпосты Вильгельма. Нервозность Альбы давала о себе знать в его высокомерии и жестокости, под видом надменной уверенности таился страх. Когда ему донесли, что Вильгельм со всей своей армией идет за ним по пятам, он грубо высмеял своих разведчиков, заявив, что принц Оранский по-прежнему далеко.

На следующий день Альба осознал свою ошибку. Вильгельм, сосредоточившийся теперь на том, чтобы вызволить из Монса Людвига, попытался пробиться через Жемаппе. Попытка не удалась, но было очевидно, что он снова повторит ее. На этот раз положение испанцев спас не Альба, а самый способный из его офицеров Ромеро, в далекие годы Карла V успевший побывать адъютантом самого Вильгельма. Дерзким ночным налетом он ворвался в лагерь восставших с отрядом из отборных солдат. Нескольким из них был дан приказ найти палатку Вильгельма и покончить с ним, но его белый мопс Кюнце, спавший на кровати хозяина, почуял незнакомый запах, возмущенно залаял и прыгнул на него. Резко пробудившись, Вильгельм успел убежать, хотя два его секретаря и конюший были убиты, а лагерь разгромлен. На следующий день он отступил, с сожалением оставив Людвига выбираться из Монса своими силами. Вильгельм предпочел спасти свою армию ради Севера, которому она была так отчаянно нужна. Альба, не имея возможности преследовать его, поскольку Людвиг угрожал ударить ему в спину, купил себе сдачу Монса ценой благоприятных условий для Людвига, и 19 сентября Людвиг покинул город с подобающими воинскими почестями. Несмотря на внешнюю безуспешность, южная кампания выполнила свое предназначение, и Север был готов сопротивляться.

Как и большинство испанцев, Альба считал голландцев не более чем «мирными людьми, лишенными всякой отваги». Стоит преподнести им пару жестоких уроков, и они будут сломлены. Отправив на Север армию под командованием своего сына и талантливого Ромеро, он дал им приказ не жалеть ни мужчин, ни женщин, ни городов в мятежной части страны. Первыми под напором испанской армии пали Нарден и Зютфен. Испанцы подожгли Нарден с четырех сторон и вырезали в нем все живое. Всех мужчин Зютфена они перебили мечами, разграбили город, а солдат местного гарнизона повесили вниз головой над дымящимися развалинами. Это была война, как ее понимал Альба. Позже те, кто его оправдывал, утверждали, что жители города продолжали стрелять после сдачи. Но Альба не нуждался в оправданиях кроме того, что это был наглядный урок народу Голландии.

Да, урок. Но только не тот, на который рассчитывал Альба. Когда зима сковала позиции обеих армий снежным пленом, принц Оранский удерживал треть Голландии, побережье Зеландии и часть Фрисландии и на правах штатгальтера председательствовал на сессии местных Штатов, которую сам и созвал. Теперь он был не изгнанником, не мятежником во главе армии интервентов, а главой возрожденного государства, судьей, генералом и первым министром освобожденных Нидерландов.

Вильгельм перешел свой Рубикон. Пять лет он провел в изгнании, четыре года в позорном изгнании. После поражения, нанесенного ему Альбой, убийства Эгмонта и Хорна и массовых казней Кровавого совета репутация Вильгельма так сильно пострадала, что его возвращение казалось невозможным. В марте 1572 года его повсеместно считали человеком, который вел двойную игру и проиграл, при этом сам остался цел, а заплатили за него другие. Единственным оправданием его отказа участвовать в восстании экстремистов до приезда Альбы и его последующего бегства могло бы стать успешное возвращение, которое ему не удалось. Чем дольше он тянул, тем больше страдала его репутация, и не только в Нидерландах, но и во всей протестантской Европе. Как много предательств в истории мира были не более чем неверным предвидением и неумелыми действиями. Просчеты в политике являются непростительным грехом. Можно представить, каким запятнанным осталось бы имя Вильгельма, если бы он умер в марте 1572 года.

Но восемь месяцев спустя, в ноябре, когда он как штатгальтер председательствовал на встрече земель в Харлемге, все было иначе.

2

Причины тому отличались от стратегических, связанных с консолидацией сопротивления на Севере. Реформация пришла на Север поздно. Открытый всем религиозным веяниям, густонаселенный коммерческий Юг первым получил плоды новой мысли. Большая часть его протестантов были лютеранами, а лютеранство – это религия умеренного человека, а не мученика; до прихода Альбы она отмирала. Более жестким вариантом протестантской мысли был кальвинизм. Эта секта, появившаяся позднее, была суровой, как и преследования, с которыми ей пришлось бороться, безжалостной и тиранической, но обладала боевым кредо, настроенным на выживание. Задавив лютеранскую секту, кальвинизм завоевал твердый, но ограниченный плацдарм на Юге Нидерландов. Там, где ему удалось утвердиться, например в Антверпене и Брюгге, в Валансьене и Генте, он обладал большой властью и широко распространился в рабочей среде. Но его ненависть к лютеранству вкупе с экономическим соперничеством между классами сделали его разобщающей, а не консолидирующей силой. Из-за преследований Альбы кальвинисты ушли в катакомбы