с той стороны. Если сделать брешь в дамбе, испанцев смоет. План был реализован немедленно и сработал. 12 октября 1573 года дон Фадрике отошел, изгнанный из лагеря доходившей до колена соленой водой. Алкмаар был спасен. Это был первый решительный ответ на испанское наступление на Севере, первый удар поднимавшейся победной волны.

На той же неделе морские гёзы ловким маневром отогнали испанскую флотилию от Энкхейзена и, рассеяв ее, потопили большую часть кораблей, триумфально пригнав в собственные порты три боевых корабля и четыре более мелких судна, включая адмиральский флагман с тридцатью двумя 25-фунтовыми бронзовыми пушками и пленным адмиралом Боссю. Пленение лоялистского адмирала было большой удачей, поскольку, находясь в руках голландцев, он был гарантией жизни и хорошего обхождения с их военнопленными, а три недели спустя в мелкой перестрелке был взят в плен Сент-Альдегонд. К счастью, как писал Вильгельм Людвигу, у него не было при себе никаких шифров, иначе вся переписка Вильгельма с его братьями и союзниками была бы расшифрована, поскольку у Сент-Альдегонда хранились все ключи.

Тем временем северная осень сменилась второй парализующей зимой, и обе стороны ушли зализывать раны при равном счете. Харлем был потерян, Амстердам холодно игнорировал принца Оранского. Денег было так мало, что Сент-Альдегонд недавно прогнал одного кредитора с горькими словами, что даже если он отдаст все до последней нитки, то не наберет и половины необходимой суммы. Но испанский флот был практически уничтожен, и хозяевами моря стали морские гёзы.

Но еще более важным обстоятельством стала смена правления на Юге. Филипп снял герцога Альбу, посчитав его миссию проваленной, и в ноябре 1573 года на смену ему в Брюссель прибыл дон Луис де Рекесенс. Это был скрытный сдержанный кастилец, не знавший ни слова по-французски или по-фламандски, и причина, по которой Филипп вообразил, что он способен сплотить лояльных нидерландцев более эффективно, чем Альба, остается секретом. Но по меньшей мере это изменение показало серьезную озабоченность короля. 18 декабря 1573 года смещенный и озадаченный герцог Альба сел на корабль, идущий в Испанию. Второй раунд принц Оранский выиграл.

Пока король Филипп находился в Сеговии, наполовину испуганный, наполовину не верящий в то, что произошло, в Мадриде другой Филипп, юный граф Бюрен, писал на клочке бумаги письмо, чтобы отдать его прачке, сын которой служил в испанской армии в Нидерландах и за вознаграждение должен был передать письмо его отцу принцу Оранскому. Слабые, призрачные надежды вновь и вновь возникали в голове этого девятнадцатилетнего мальчика, который уже пять лет находился в почетном плену в Испании. Ему нужна была надежда. Пока его отец был презираем и забыт, с ним обходились хорошо, но теперь, когда король стал бояться отца, его спешно перевезли из одной крепости в другую, лишили всех слуг, которым он доверял, и немногочисленных друзей, и он терзался тысячами смутных опасений. Достаточно было вспомнить Монтиньи, задушенного в замке Симанкас, или зловещие слухи о смерти безумного сына короля дона Карлоса.

Вильгельм получил письмо от сына к весне. Мы не знаем, что в нем было. Вероятно, ничего особенного, если судить по другим письмам юного Филиппа, проделавшим такое же тайное путешествие. О чем он мог сказать? О своих обычных желаниях, или вдруг пошутить насчет испанцев, как шутят школьники. Наверняка они были душераздирающими и слишком короткими, как все письма военнопленных. Но его отец не забывал и никогда не забыл бы о нем. Долгое время он оставался его единственным сыном, который имел значение. Мориц был болезненным ребенком, жившим в Дилленбурге, и ребенком Анны; бастард Юстин – послушный подросток, который теперь жил со своим отцом в Делфте, тоже не шел в расчет. Поэтому, когда все ждали, что Вильгельм обменяет адмирала Боссю на Сент-Альдегонда, он этого не сделал. Он оставил его, чтобы обменять на своего сына.

Сент-Альдегонда захватил полковник Хулиан Ромеро, который по приказу Альбы стер с лица земли Нарден. Ромеро был старым успешным воякой, до этого двенадцать лет служившим под началом самого Вильгельма, когда тот командовал испанскими войсками в Нидерландах. Он увез Сент-Альдегонда в Гаагу, тогда еще находившуюся в руках испанцев, а затем в Утрехт. Путешествие нельзя было назвать приятным. Сент-Альдегонд исповедовал кальвинизм, а Альба уже сжег одного из пленных кальвинистов заживо. Он был младшим братом человека, возглавившего восстание пять лет назад, он не только подписал, но и написал текст «Compromis des Nobles»[14]. Конечно, он подлежал уничтожению. Его жена, которой Вильгельм написал слова поддержки, уже считала его мертвым.

Но Альба уже готовился к отъезду, и на всем уже лежала тень новой политики Рекесенса. Вместо того чтобы судить Сент-Альдегонда как предателя, его тюремщики обсуждали перспективу договоренности с ним и даже уговорили его написать Вильгельму о своих предложениях. Вильгельм воспринял эти посулы с опаской, памятуя, что предыдущие изменения политики короля не обнадеживали. Он боялся ловушки, в которую мог попасть сам Сент-Альдегонд под давлением или от удивления тем, как с ним обходились.

Тем не менее в его обязанности входило довести предложение о компромиссном урегулировании до сведения Штатов Голландии. К большому облегчению для Вильгельма, они не придали этому предложению большого значения. Как указали некоторые делегаты, не прошло и года после того, как лидеры французских гугенотов, соблазнившиеся предложениями о мире, были предательски перебиты в Париже. Все знали роковое изречение Констанцского собора «cum haereticis fidem non servandum» – «католик не обязан держать слова, данного еретику».

Однако Вильгельм не упустил возможности провести переговоры с самим Ромеро, чтобы получить обещания по поводу надлежащего обращения с пленными. Их старый солдат дал с благодарностью. Обращаясь с людьми Вильгельма не как с солдатами, имеющими общепринятые права, а как с предателями и преступниками, Альба действительно нарушал и первое правило военного здравого смысла, и правило хорошего тона. Плохое обращение с пленными бумерангом вернулось к тем, кто нарушал правила, в виде той бочки с отрубленными головами, выкатившейся к передовой линии испанцев под Харлемом. В будущем обе стороны согласились соблюдать правила ведения войны и в целом соблюдали эту договоренность.

Так закончился этот год, а с новым годом пришел новый губернатор. Закончилась первая и самая тяжелая фаза войны. Если к концу 1572 года Вильгельм утвердился в своем углу Нидерландов, то к концу 1573-го он и его люди получили молчаливое признание. Формально оставаясь мятежниками, фактически они стали нацией, уже не приговоренной без суда и следствия к наказанию огнем и мечом, а нацией, которой официально предлагались определенные условия в обмен на мир.

5