живут люди. Разум этого человека преобладает над его сердцем. Он не любит ни животных, ни людей, ни себя. Этот человек очень сильно страдает и даже не понимает, что является причиной его страданий. Бедный, бедный. Такие люди страдают сами, и из-за них страдает планета. Пошли мой дружок, нам пора возвращаться.

Александр Петрович собрался вернуться на улицу Нахимова, когда его взгляд остановился на магазине, том самом возле которого он увидел Владимира, мужа Оксаны.

— Постой, Шарик. Давай зайдем в магазин. Не хорошо идти в чужой дом с пустыми руками. Хоть хлебушка, но надо купить.

Сопровождаемый Шариком, старик направился к магазину. Привязав собаку за поводок к дереву, он вошел в магазин.

— Долго же вы идете, — сказала продавщица, заметив Александра Петровича.

— А вы что все еще меня ждете? — старик подошел к прилавку и посмотрел на продавщицу.

— А то как же. Я всегда жду покупателей… И куда вы отвели того пьянчужку? Я видела, как вы его куда-то повели. Не в милицию случайно? Таким как он самое место в милиции.

— Нет, ни в коем случае, — улыбнулся Александр Петрович. — Домой отвел.

— Домой? Видно вам делать больше нечего, как пьянчужек по домам разводить. Нужен он был вам. Как вы только не побоялись подойти к нему. Они не соображают, что делают. А если бы побил? Что тогда? Хотя бы немножко о себе подумали. Вам же не тридцать лет. В возрасте уже. Что за странный человек!

— Любой, как вы говорите пьянчужка, для меня остается человеком. У него, как и у нас с вами, есть сердце, к сожалению, его сердце в клетке, построенной разумом. Вы не думайте, этот человек хотел бы не пить, но не может противиться желаниям своего разума. Он в его власти. Он не понимает, что убивает себя, свое тело и душу. Его жизнь проходит, словно в тумане. Иногда туман рассеивается, когда алкоголь покидает тело, но затем возвращается, у человека нет сил противостоять желаниям разума и он снова и снова вливает в себя эту гадость. Он раб, всего лишь раб своего разума. Не злитесь на таких людей. Их жизнь — ад, из которого они хотели бы выбраться, но не могут. Проявите к ним сострадание. Жестокость по отношению к другому человеку еще никого и никогда не делала счастливым.

— Еще чего! — воскликнула продавщица. — Буду я еще проявлять сострадание к какому-то пьянчужке. Вы за кого меня принимаете? За мать Терезу что ли? Увольте.

— Ну, если так, ваше дело… Дайте мне булку черного хлеба, пакетик вот этого корма для собак. Посмотрим, что Шарик скажет. А еще… еще вот эту шоколадку, вон ту коробочку конфет, в розовой коробке и килограмм вон тех печеней, в форме сердечек, — старик показал на сладости на полке за спиной продавщицы.

— Что-то еще?

— Нет, спасибо.

— С вас восемьдесят гривен и сорок четыре копейки.

— Одну минутку, — Александр Петрович полез за кошельком во внутренний карман пальто. — Вот, держите, — старик отсчитал необходимую сумму и спрятал кошелек.

Продавщица забрала деньги и передала старику кулек с продуктами.

— Всего вам хорошего.

— И вам всего хорошего, — ответил старик и двинулся к выходу из магазина.

На улице Александр Петрович отвязал Шарика и отправился вверх к улице Нахимова, к дому под номером четырнадцать.

* * *

— Дедушка Саша, — улыбнулась Маша, когда старик вернулся в квартиру. — Долго же вы гуляете. Я уже рисунки приготовила.

— Сейчас, Машунь, сейчас, — сказал Александр Петрович, снимая ботинки. — Вот держи пока гостинцы.

— Гостинцы? — девочка взяла из рук старика кулек и заглянула внутрь.

— Зачем же вы тратитесь, дедушка Саша. Вам же, как никому другому нужны деньги, — укорила старика Оксана, выглянув из кухни.

— Ничего, ничего, — махнул рукой Александр Петрович. — Мне хватит.

— Мамочка, а можно мне шоколадку? — Маша вытянула из кулька шоколадку и принялась вертеть в руках.

— Можно, но не сейчас. Скоро будем кушать. Вот когда покушаешь, тогда и будешь кушать шоколадку. Давай сюда кулек, — Оксана забрала у Маши из рук кулек и шоколадку и отнесла на кухню.

— Ну, Машутка, давай показывай свое творчество, — сказал Александр Петрович, сняв с себя верхнюю одежду.

Оставив Шарика лежать на дорожке, старик отправился вслед за Машей в зал.

— У меня много рисунков, — сказала Маша, усаживаясь на диван рядом с Александром Петровичем. — Вот в этом альбоме, в этом и вот в этом, — девочка переложила с дивана себе на колени три альбома. — Какой вам показывать первым?

— А любой показывай, — улыбнулся старик. — Все равно все буду смотреть.

— Точно все? — Маша обратила на старика свои голубые глаза.

— Точно.

— Ну, тогда смотрите вот этот альбом. Он мне не очень нравится.

— Почему?

— Не знаю. Рисунки мне не очень нравятся. И маме тоже не очень нравятся.

Александр Петрович открыл альбом и принялся рассматривать детские рисунки. Он ожидал увидеть палочки, кружки, домики, но вместо этого на него с бумажных страниц смотрели лошадки, медвежата, птицы, деревья, какие-то сказочные герои, среди которых Александр Петрович узнал и бабу-ягу, и колобка, и кощея бессмертного. Конечно, нельзя было не заметить, что эти рисунки были нарисованы детской рукой, тем не менее, не надо было быть большим специалистом в искусстве, чтобы понять, что у девочки был талант.

— Машунь, а почему тебе не нравятся эти рисунки? По-моему, они очень красивые, — сказал Александр Петрович, листая альбом.

— Вы, правда, так думаете? — девочка нахмурила лобик и задумалась.

— Не знаю, — наконец-то сказала Маша, ерзая по дивану попой. — Просто рисунки из других альбомов мне нравятся больше, и маме тоже.

— Ну, давай посмотрим другие рисунки, — предложил старик, откладывая в сторону первый альбом.

— Давайте, — Маша положила старику на колени второй альбом.

Александр Петрович оперся спиной о спинку дивана и принялся листать альбом. Чем дольше он смотрел на рисунки второго альбома, тем больше убеждался в том, что рисунки первого альбома мало чем уступают рисункам из этого альбома. Тематика рисунков не изменилась, правда, техника их исполнения немного была лучше, но Александр Петрович подумал, что это, скорее всего, было связано с тем, что рисунки из первого альбома рисовались раньше. Чтобы убедиться в этом Александр Петрович спросил у Маши:

— Маша, скажи-ка мне, какие рисунки ты нарисовала первее, те, которые в этом альбоме, — Александр Петрович ткнул пальцем в альбом на коленях, — или из этого, — палец старика