всякого такого рода определения заключается в чрезмерной сжатости и малой понятности отдельных указанных в нем моментов. Правда, этому определению сигнификации у нас предшествовали краткие разъяснения всех этих моментов. Разъяснения эти, конечно, не могут быть окончательными, поскольку для их окончательного разъяснения потребовалась бы большая книга. Разъяснения эти носят скорее конспективный характер, резюмируя собою отнюдь не конспективные, но весьма длительные усилия автора разобраться в этом сложном предмете. Поэтому кое-какие добавления и выводы все же да будет позволено автору сделать в качестве прямого вывода из предложенного определения.

§ 3. Главнейшие выводы из определения сигнификации

Так, мы хотели бы обратить внимание читателя на динамическую природу всякой языковой сигнификации. Среди весьма частых предрассудков находится и тот, который рассматривает всякое логическое понятие как нечто неподвижное и как нечто лишенное всякой смысловой активности. Это продиктовано старой метафизикой, которая всегда противопоставляла становящейся и текучей действительности не становящееся и уж никак не текучее понятие. Действительно, во всяком логическом понятии имеется какое-нибудь неподвижное смысловое зерно; но это смысловое зерно, как и всякое зерно вообще, заражено огромной смысловой силой, способной создавать множество других смысловых конструкций, подчиненных данному понятию. Научно обработанное понятие – не то, которое оформлено родовым способом, является стабильным и совершенно ничего из себя не порождает. Подлинное научно отработанное понятие не есть какая-то неподвижность, но, наоборот, является законом всех подчиненных ему частностей и методом возникновения из него всех его единичных представителей. Таковы, например, физико-механические понятия, вроде массы, объема, плотности, скорости, ускорения. Именно из таких категорий и строится точная механика, точная физика и все прочие науки, основанные на механике и физике. После этого можем ли мы сказать, имея в виду научную обработку понятия сигнификации, что наша сигнификация не есть закон для получения всех ее частностей и тот метод возникновения этих частностей, которым она заряжена? Нет, научно понимаемая языковая сигнификация есть закон и метод получения из нее всех относящихся к ней языковых частностей и единичностей. Ниже мы увидим, что данная фонема уже является не простым обобщением относящихся к ней фонемоидов, но законом и методом их возникновения.

Далее, если мы всерьез усвоили себе динамически-смысловую природу сигнификации, то и объединяемые ею сигнифицированные элементы языка не являются просто таковыми, взятыми в своем изолированном и неподвижном виде. Подбирая для этого соответствующий научный термин, мы уже не можем говорить просто о «появлении» или даже просто о «проявлении» той общей мысли, которая заложена в этих частностях и единичностях, и не можем говорить о какой-то «группе» отдельных фонемоидов (если говорить о фонеме), о какой-то их «связи» между собою и с породившей их общностью. Тут в языкознание необходимо ввести понятие функции, которое употребляется во всех точных науках. Фонемоид есть не просто какая-то неопределенная «группа» и не просто результат какой-то «связи». Фонемоид есть функция фонемы; и соответствующая сигнификация делает тот или иной фонетический элемент смысловой функцией того или иного, но всегда точно определенного типа.

Сигнификация всякого фонетического элемента, будучи надфонетическим его осмыслением, делает его, вместо пустого звучания, смысловой функцией определенного мыслительного содержания. И когда мы говорили выше о том, что язык есть непосредственная действительность мысли, то тем самым эту абстрактную мысль мы понимали как аргумент, сигнификацию как закон и метод превращения этой чистой мысли в непосредственную действительность мысли, и непосредственную действительность мысли понимали как результат функционирования абстрактной мысли. Сигнификация, будучи надфонетическим осмыслением фонетических элементов, является функциональным носителем этого осмысления, который тут же и создает собою непосредственную действительность мысли, или всю смысловую стихию языка. Языковая сигнификация, превращая чистую мысль в принцип осмысления языковой действительности, тем самым становится тем аргументом языковой действительности мысли, в отношении которого эта языковая действительность есть только ее функция.

Можно сказать еще и так. Поскольку сигнификация является принципом языкового осмысления, а сам язык есть функция такой сигнификации, то сигнификация оказывается тем самым принципом разложения подчиненной ей языковой действительности в бесконечный ряд отдельных единичных значений. Сейчас мы увидим, как фонема, будучи определенного рода сигнификацией, есть не что иное, как смысловая функция, разложимая в бесконечный ряд соответствующих фонемоидов. Сигнификация является переходом от чистой мысли к непосредственной действительности мысли, так что чистая мысль является аргументом, а сигнификация – функцией этого аргумента. Но сама сигнификация в свою очередь является аргументом для своего дальнейшего функционирования. Она тоже создает разнообразные аргументы, функционально разложимые в бесконечный ряд отдельных значений. Мы увидим ниже, что корень слова с разными огласовками есть функция того общего корня, который является аргументом этих функций корня с разной огласовкой. Но каждая такая корневая функция с определенной огласовкой в свою очередь является аргументом для функционирования этого корня в еще более частных видах с еще более частными огласовками. И все это – только потому, что именно языковая сигнификация везде заставляет переходить от соответствующих аргументов к соответствующим их функциям.

Но придется сделать еще один шаг вперед в порядке изучения главнейших выводов из предложенного выше определения сигнификации.

Мы говорили выше о сигнификации как о способе перехода от самой мысли к непосредственной действительности мысли, или к языку. Сигнификация и является здесь таким осмыслением языка. Но осмыслить что-нибудь – это значит приписать ему те или другие существенные для него признаки. Мы так и говорили, что смысл всякого предмета, или его идея, есть то сказуемое, которое мы высказываем о данном предмете как о подлежащем. А это значит, что всякое наше познание уже с самого начала является не чем иным, как установлением того, что в логике называется суждением, а в грамматике – предложением. Спрашивается теперь, можно ли представить себе такую сигнификацию, которая не несет с собою никаких суждений или предложений. Нет, надфонетическая сигнификация для всего фонетического, что она осмысляет, и является тем сказуемым, в отношении которого все, осмысляемое через такую сигнификацию, является подлежащим. При каком условии Ивана мы можем называть человеком, т.е. сигнифицировать его как человека? Только при том единственном условии, что группа слов «Иван есть человек» явится логическим суждением, а это и значит, грамматическим предложением. Общность «человек» приписана такому ее частному проявлению, как «Иван». Сигнификация «Ивана» как «человека» стала возможной только потому, что сигнифицирующий смысл предицирован о таком частном явлении, как «Иван». Таким образом, всякая сигнификация есть в то же самое время и логическое суждение или грамматическое предложение. Пользуясь латинским словом, обозначающим предложение, мы должны теперь сказать, что всякая языковая сигнификация действует обязательно пропозиционально. Создавая определенного типа предложение, сигнификация этим способом только и может осмысливать языковую