женской одежде. Эта вечеринка была одной из многих встреч, которые организовывались в Петрограде и его пригородах как маскарады – с танцами, сводническими ритуалами и потешными свадебными церемониями. Второе дело, которое, как говорилось в статье, находилось в процессе расследования, касалось некой женщины Евгении, которая выдала себя за мужчину, дабы оформить в ЗАГСе брак со своей подругой. Обе женщины активно противостояли местным прокурорам, стремившимся объявить их брак недействительным. Психиатры также обсуждали эти случаи и в печати, и за закрытыми дверями, и их предложения сильно разнились с рекомендациями, прозвучавшими в анонимной публикации в журнале Комиссариата юстиции[536].

Автор статьи, подписавшийся только инициалами Г.Р., предложил расширенное толкование статей Уголовного кодекса против «хулиганства» и «содержания притонов разврата», чтобы наверняка обеспечить обвинительный приговор «гомосексуалистам». Двум женщинам вполне могло быть предъявлено обвинение в хулиганстве и подделке документов, в то время как действия организаторов «клуба педерастов» подпадали под статью о содержании притонов разврата. Этот юрист настаивал, что судебно-психиатрическая экспертиза предоставляла медицинское обоснование для уголовного преследования «гомосексуалистов». Он цитировал слова о пагубном влиянии извращения на «нормальных» людей, которые, как он писал, прозвучали в экспертном заключении крупнейшего русского психиатра, академика В. М. Бехтерева, которое тот составил во время дознания по делу задержанных петроградских мужчин[537]. Очевидно, что, несмотря на декриминализацию мужеложства, медицина и закон в молодой советской республике объединились с целью искоренить «гомосексуалистов» как вредных элементов[538].

Тем не менее юристы, касавшиеся этого вопроса, не были единодушны в понимании, как действовать в отношении «гомосексуалистов». Сомнительно, чтобы статья «Процессы гомосексуалистов» отражала мнение всех правоведов, и вряд ли представители власти в провинции внимательно читали и следовали анонимным рекомендациям журнала Комиссариата юстиции[539]. Сам автор статьи констатировал, что высшие органы юридической власти не выработали «руководящего взгляда на этот предмет». Его рекомендации были изложены осторожным языком юриста, выражающего собственное мнение, а не уверенным тоном бюрократа, оглашающего директиву с трибуны наркома[540]. Юридические комментарии к новому уголовному кодексу Советской России обходили эти рекомендации вниманием по меньшей мере столь же часто, как и соглашались с ними, но, что примечательно, никто никогда не упоминал об этой анонимной статье[541]. Отсутствие в новом УК РСФСР 1922 года запрета мужеложства воспринималось многими советскими законоведами как прогрессивная мера. По мнению одного из юристов, мужеложство было декриминализировано, потому что:

Наука, а вслед за ней некоторые законодательства отреклись от кары, став на точку зрения, что совершение акта мужеложства с<о> взрослым ничьих прав не нарушает и что последние вольны проявлять свое половое чувство в любых формах, что вторжение права в эту область является пережитком воззрений Церкви и идеологии греховности[542].

Следовательно, совершеннолетних, совершавших добровольные однополые акты, можно было считать теми, кто выиграл от сексуальной революции. Наука освободила их, победив религиозные предрассудки. Другие юристы открыто ссылались на авторитет медицины чтобы оправдать декриминализацию мужеложства, указывая на ряд теорий происхождения однополого влечения, начиная от психопатологической неустойчивости и заканчивая недавними биологическими гипотезами Ивана Блоха, Магнуса Хиршфельда и Ойгена Штайнаха[543]. Ученые также приводили в пример историю смягчения и отмены уголовных наказаний за гомосексуальные акты, отмечая, что «более гуманная точка зрения» способствовала постепенному смягчению кары в европейском законодательстве[544].

Мнение психиатров, включая Бехтерева, также противоречило анализу Г. Р. Их статьи, посвященные тем же случаям, которые описывались в «Процессах гомосексуалистов», с очевидностью показывали, что аноним выражал лишь одно из мнений по данному вопросу. В 1927 году московский психиатр А. О. Эдельштейн описал историю «трансвестита» и «гомосексуалистки» Евгении Федоровны М., чьи действия весьма напоминали поведение Евгении из вышеназванной публикации журнала Комиссариата юстиции 1922 года[545]. Психиатр сухо отмечал факт того, что в 1922 году Комиссариат юстиции признал законность брака его пациентки с другой женщиной «по обоюдному согласию»[546]. В обеих статьях может описываться одна и та же Евгения/Евгений. Но, даже если это и не так, в статье Эдельштейна указано, что законность однополого брака его пациентки была признана в 1922 году официальными лицами. Юридические рекомендации, озвученные в «процессах гомосексуалистов», определенно не были поддержаны юристами, расследовавшими дело женщины, в конце концов ставшей пациенткой Эдельштейна[547].

Медицинские статьи, посвященные случаю с «клубом педерастов», противоречили той трактовке заключения психиатрической экспертизы, которая приводилась в статье Комиссариата юстиции в 1922 году. Психиатрами также ставилось под сомнение указанное в публикации время проведения этого процесса[548]. Как и в случае дел женщин, по имеющимся сведениям, невозможно достоверно установить соответствие между петроградским рейдом на частную вечеринку, где солдаты и другие мужчины разыгрывали костюмированную свадьбу, описанную в еженедельнике Комиссариата юстиции, и похожим случаем, описанным по отдельности петроградскими психиатрами Бехтеревым и его учеником В. П. Протопоповым[549]. Но обстоятельства случаев столь схожи и неординарны, что заставляют предполагать: разговор идет об одном и том же. Даже если это не так, мысль о том, что стратегия, изложенная в «Процессах гомосексуалистов», всецело отражала советский подход к однополым отношениям, представляется несостоятельной, если сравнить эти две точки зрения на события.

В своей статье юрист Комиссариата юстиции давал понять, что рейд на «клуб педерастов» – или по крайней мере последовавший за этим процесс – имел место после введения с 1 июня 1922 года нового Уголовного кодекса[550]. Автор специально обращает внимание на дату этого события, чтобы усилить свою аргументацию в пользу того, что, раз мужеложство более не является противоправным актом, отныне гомосексуальность должна быть криминализирована как «мелкое хулиганство». Но отчеты Бехтерева о его деятельности в процессе допросов задержанных во время петроградского рейда в «клуб педерастов» ставят под сомнение дату случившегося и заставляют предполагать, что экспертное заключение ученого было искажено в версии событий, представленной Комиссариатом юстиции. В 1922 году знаменитый психиатр опубликовал отчет о задержании «целого клуба гомосексуалистов в количестве 98 чел<овек> в период их праздничного собрания на свадьбу»[551]. Статья была адресована профессиональной аудитории психиатров и врачей.

Бехтерев писал, что он был вызван по телефону в милицию для исследования мужчин с научной, но не судебно-медицинской целью, и, согласно сноске, осмотр был проведен до 28 февраля 1921 года (за пятнадцать месяцев до введения нового уголовного кодекса)[552]. Психиатр ничего не сообщал о требовании провести судебно-психиатрическую экспертизу или присутствовать на процессе.

Бехтерев еще раз описал милицейский рейд и свои беседы с задержанными в главе, датированной декабрем 1924 года, адресованной профессионалам в области образования и воспитания. Она вошла в его фундаментальное руководство по половому воспитанию, выдержавшее два издания[553]. В данном тексте психиатр настойчиво пытался скорректировать оценку Комиссариата юстиции, изложенную в статье Г. Р.,