Норвегию[565]. Впечатление, будто Советы одобряли весь реестр целей ВЛСР (в том числе гомосексуальную эмансипацию), необходимо рассматривать в контексте возраставшей двойственности в коммунистическом дискурсе о сексуальной политике, особенно во второй половине 1920-х годов. На международной арене считалось полезным поддерживать секс-реформаторское движение в странах с некоммунистическими режимами, но в самой России сексуальная революция управлялась институциализированными, рационализированными и отнюдь не либертарианскими силами, действовавшими в интересах текущей политики и часто при широкой поддержке масс[566].

Интерес к гомосексуалам и сочувствие им на ранней стадии становления советской медицины были не просто побочным продуктом участия в международном секс-реформаторском движении. Народный комиссар здравоохранения Семашко, покровительствовавший исследованиям в развивающейся в то время области науки – эндокринологии, косвенно побуждал психиатров исследовать предполагаемую связь между гормональными функциями и психическим расстройством. Он поддерживал идеи, вызывавшие большой интерес у ученых Центральной и Восточной Европы, которые могли бы сделать медицину «советской», если бы прорыв исследовательской мысли привел к кардинальным отличиям от медицины при царском режиме.

В 1918 году австрийский биолог Ойген Штайнах заявил, что открыл обусловленность сексуальной ориентации особенностями функционирования половых желез. Это было частью его исследований в области эндокринологии. Его довоенные и послевоенные исследования животных произвели революцию в понимании роли половых желез. Получив общественное признание и заручившись поддержкой М. Хиршфельда, Штайнах занялся проблемой изменения сексуального поведения человека путем контроля выработки половых секреций. В 1918 году совместно с хирургом Робертом Лихтенштерном он успешно произвел частичную трансплантацию «нормального» (гетеросексуального) яичка мужчине-гомосексуалу. Согласно отчетам после операции, в результате пациент утратил женоподобные манеры, получал удовольствие от сексуальных отношений с женщиной-проституткой и впоследствии женился[567]. Хиршфельд ухватился за эти результаты как за неопровержимое доказательство своей теории «биомедицинской конструкции новой гомосексуальной идентичности» и в начале 1920-х годов широко пропагандировал их[568]. Об экспериментах Штайнаха в России знали, особенно русских ученых интересовали его опыты с животными, а также эксперименты по омоложению людей. В 1920-е годы омолаживающая хирургия стала популярной в Европе и СССР и широко освещалась советской печатью. В большевистских мечтаниях омоложение представлялось первым шагом к раскрытию тайн жизненного процесса. Много сотен подобных операций было произведено над животными и людьми (большей частью мужчинами) в России периода НЭПа[569].

На фоне этой политики сексуальных реформ, междисциплинарных подходов к женской проституции и успехов эндокринологии в 1920-х годах в СССР появились значительные работы по психиатрическим исследованиям гомосексуальности. Такого рода исследования могли радикальнейшим образом отделить советскую психиатрию от ее предшественницы царского времени, сопротивлявшейся медикализации гомосексуала. В ходе клинических и судебно-психиатрических исследований небольшого числа «гомосексуалистов» психиатры собирали данные и выдвигали предположения, подчас с сильным полемическим акцентом, относительно этиологии однополого влечения. Многие соглашались с тем, что соединение социальных и биологических факторов способно породить аномалию, но у специалистов были резкие разногласия относительно оценки значимости биологических причин. Ввиду особенностей эпохи эндокринологические открытия приобрели революционную окраску, а исследования половых желез – политическую подоплеку. Если бы проблема этиологии гомосексуальности привела психиатров и биологов к новым открытиям в области гормональных функций, то советская медицина получила бы престиж и новое знание.

Впервые и наиболее убедительно эндокринологическая гипотеза происхождения гомосексуальности прозвучала в заявлении В. П. Протопопова, ассистента лаборатории, который сопровождал академика Бехтерева при осмотрах мужчин, арестованных в январе 1921 года при рейде на «клуб педерастов». Протопопов открыто выразил несогласие со своим учителем и не без успеха использовал вопрос гомосексуальности, чтобы обозначить сферу собственных научных интересов. Тем вечером в отделении милиции Бехтерев продиктовал доктору Мишутскому комментарии о своих интервью с как минимум семью мужчинами. «По неизвестной причине» Мишутский впоследствии отказался их ему дать[570]. Протопопов тем временем подробно провел подробные интервью сорока мужчин, задержанных милицией. Он не только записал десять наиболее интересных историй, но использовал полученные данные для изучения существующего состояния медицинского понимания гомосексуальности. Протопопов пришел к выводу, что его материал подтверждает эндокринологическую гипотезу Штайнаха в том виде, в каком она была выдвинута в 1918 году. Объяснявшая этиологию гомосексуальности особенностями функционирования половых желез, эта гипотеза была диаметрально противоположна взглядам Бехтерева, для которого главенствующим фактором было воспитание[571]. В 1923 году Протопопов был назначен деканом факультета психиатрии Харьковского государственного университета. Спустя пять лет он взял на себя руководство экспериментом, основанным на гипотезе Штайнаха, – попытке имплантации половых желез, которую провел психиатр Я. И. Киров[572]. Задачей процедуры было изменить сексуальную ориентацию «гомосексуалистки» с помощью техники омолаживающей терапии. Двадцативосьмилетней пациентке Ефросинии Б. были имплантированы под левую грудь яичники овцы и свиньи. Пациентка якобы дала согласие на операцию[573]. Эксперимент закончился жутким провалом, и ни Протопопов, ни его ученик Киров более не возвращались к гомосексуальности как к предмету исследований.

Сторонники гормональной теории происхождения однополого влечения также нашлись в числе первой когорты психиатров советской эпохи, получивших образование в годы Гражданской войны у П. Б. Ганнушкина, ведущего представителя медицины Москве[574]. Получив диплом, М. Я. Серейский специализировался в области душевных расстройств, обусловленных эндокринологическими процессами. В 1925 году он опубликовал научную монографию по этому вопросу и в последующие годы выпустил учебник по психиатрии в соавторстве с другим учеником Ганнушкина, М. О. Гуревичем[575]. Неудивительно, что в силу своих научных интересов Серейский стал среди советских психиатров самым горячим приверженцем теории, объясняющей гомосексуальность гормональной аномалией. В пору культурной революции (в обстоятельствах, освещаемых в шестой главе) его поддержка этой теории привлечет широкое внимание.

Под влиянием Ганнушкина обратился к изучению эндокринологических факторов при душевных заболеваниях и Е. К. Краснушкин. В Гражданскую войну он занимался судебной и криминальной психиатрией, а в 1920-е годы – специализировался на психиатрической экспертизе и лечении преступников с душевными расстройствами в Институте судебно-психиатрической экспертизы имени В. П. Сербского, Кабинете по изучению личности преступника и преступности (при Московском уголовном розыске) и городской лаборатории трудового перевоспитания малолетних – Моструддоме[576]. Именно в качестве судебного эксперта Краснушкин исследовал сексуально-гендерное диссидентство. В 1926 году в соавторстве с Н. Г. Холзаковой он написал статью о «женщинах убийцах-гомосексуалистках», где они выдвинули предположение, что конституциональная этиология гомосексуального влечения объясняется работой половых желез, факторы же окружающей среды имеют побочное значение[577]. Они опирались на комплексную модель «интерсексуальности» Хиршфельда, предшествовавшую новаторской методике трансплантации яичек Штайнаха. Оба русских врача, по-видимому, находились под влиянием книги Хиршфельда «Трансвеститы» (Die Transvestiten). В этом труде по кросс-дрессингу (переодеванию в одежду другого пола), изданном в 1910 году и потрясшем основы тогдашней психиатрии, немецкий сексолог разработал теорию половых «промежуточных ступеней», чтобы классифицировать все формы гендерного и сексуального нонконформизма, находящиеся между врожденными и гетеросексуальными маскулинностью и фемининностью. Краснушкин и Холзакова ошибочно стали именовать все «промежуточные ступени» «трансвеститами», а «гомосексуалистов» и «бисексуалов» считать их