Светлана испугалась, что Степан специально не берёт денег, чтобы иметь моральное право писать заявление, потому женщина начала упрашивать:

— Степан, я сейчас из дома ушла, лишь бы его не застать. И вы можете подумать, что глаза мои его видеть не хотят, но я не знаю, как я без него, дурака, буду. Прошу вас, возьмите деньги, чего вам стоит? Не обеднеете.

— Да как я могу с женщины деньги брать?

— Свет, правда, оставь себе. Степан у нас богатый, — вступила в разговор Нина.

Услышав эти слова, Домрачёв не на шутку перепугался: «Откуда она знает, что я богатый? Кот, поди, подсматривал: белый дьяволёнок. Намурлыкал бабам про деньги, небось. А эти ведьмы всё допытаться стараются. Нет уж: сегодня же ночью увезу их отсюда, монеточки мои». — Какой же я богатый? — возмутился Домрачёв. — Не богаче вашего, — он схватил купюру. — Никому ещё не вредили и мне не повредят.

Домрачёв думал, что сбил их со следа: «И не подумают, дурынды, что я миллионер».

— А за мужа не волнуйтесь. Нужен он мне больно! Только третьего бы вычислить… Ведь нет своей машины у Фёдора, так?

— Так, — согласилась понуренная Светлана.

— Хорошо. Значит, кто-то третий машину давал. Так и ехали, поди, вдвоём! Как одному-то гнать? Ничего, всех вычислим. Дома ещё не был, Федька-то? — Домрачёву нравилось положение, в которое он попал.

— Не был, — ответила Светлана.

— Ну ничего: я теперь не тороплюсь никуда, времени у меня теперь выше крыши.

— А работа как же, Степан Фёдорович? — спросила его Нина.

Катерина её тотчас одёрнула: некультурно. Но Домрачёв и не заметил признаки негостеприимства.

— А что мне работа? Больно нужна, — сказал Домрачёв и, сразу опомнившись, заговорил дрожащим голосом: — Не права ваша Светочка: какую же власть деньги даруют? Деньги — цель только для дураков, для нормальных же они средство, а для меня они не то и не другое. Для меня они — пшик! Не значат ничего, — сказал Домрачёв и натянул пятитысячную купюру. — Думаете, не порву? Как же. Бах! — крикнул он и разорвал купюру на две части.

Нина в ужасе прикрыла рот руками, и глаза её закрылись. Поступок Домрачёва казался ей невозможным — она потеряла ощущение реальности. Она украдкой ущипнула себя за бедро, но, к своему ещё большему страху, не проснулась. Тогда она подняла со стола обрывки купюры и стала пробовать совместить их.

— Да как вам не стыдно! — крикнула Светлана. — Разве можно?! Не нужны, так отдайте, кому нужны! Они ведь ваши только номинально, скотина этакая!

— Чего ж вы, Светочка, такая мелочная, — улыбался Домрачёв. — К чему нам мещанство плодить? Уж надо быть либо богатым, либо бедным. Вот это середнячество — такая пошлость. Вам оно вообще непростительно, как переносчику искусства, — Домрачёв сказал слово «переносчик» с таким омерзением, будто речь шла о сифилисе или энцефалите.

Катерина никак не комментировала происходящее. Ей было жалко Светлану, но в то же время она не могла не восхищаться Домрачёвым. «Как здраво он сегодня размышляет», — думала она. Наконец она сказала:

— Ну не стоит, Степан Фёдорович, такими методами свои идеи доказывать. Раз вы такой, каким себя изображаете, отдайте Светлане те пять тысяч, что вам Виктор Степанович вручил. — Чего ж не отдать? — обрадовался он и полез в карман за купюрой.

Светлана прикрыла лоб рукой и уставилась на стол, боясь, как бы Домрачёв ещё чего не вытворил.

— Щёчку Светочка только пусть подставит, я ей и вручу.

— Ещё чего. Подавись ими, скотина, — грустно сказала Светлана, понимая, что деньги она уже не вернёт.

— Я ж ведь и эту разорвать могу, — сказал Домрачёв и вновь поднял купюру над собой.

— Света! Ну что ты? Покусает он тебя, что ли? — переполошилась Нина. Второй раз подряд она не выдержала бы такое зрелище. — Ну подставь ты щёку, господи, — затараторила она, услышав хруст купюры.

— На, чёрт усатый, — сказала Светлана и подставила Домрачёву свою солёную щёку.

Тот, улыбнувшись, медленно потянулся к румяному лицу.

— Ну быстрее, — Светлана думала, что скоро это закончится.

И правда, не успела она почувствовать прикосновение шершавых усов к своей коже, как в её руке оказалась купюра. Она открыла глаза и увидела умиляющуюся физиономию Домрачёва. Тот, счастливый, поднялся.

— Ладно, пойду домик проведаю. Барышни, без меня не скучать! — скомандовал он.

Нина со Светланой засмеялись. Последняя злилась на себя за то, что она, вся обиженная, рассмеялась, как дура, и не сумела правильно прочитать Домрачёва: оказывается, не нужны ему никакие деньги. Уже в прихожей он крикнул:

— Пока, Генка! Выздоравливай!

В коридоре возникла Катерина и сказала:

— Степан, не кричите, — она подошла к нему поближе. — Никак от вас такого не ожидала. Дайте-ка я… — заробела она.

Домрачёв догадался, чего хочет девушка, и сам подставил ей свою щёку. Она поцеловала его и, замешкавшись, ушла в кухню. В сенях Домрачёв пересёкся с Егором.

Выйдя из Бухаровского дома, Степан Фёдорович сразу принял подозрительный вид. Всё наводило на него ужас: звон собачьей цепи, завывание ветра, шорохи у дороги. «Подглядывают за мной, поди, — думал Домрачёв. — Ещё и кот этот белый. Его в снегу и не заметишь». Подойдя к дому дяди Жоры, Домрачёв заглянул в Бухаровское окно. Кот сидел на посту. «Точно, следит за мной», — подумал Степан Фёдорович. Он зашёл в дом, включил в сенях свет и стал следить через окно за пушистым, ожидая, что зверь скоро спрыгнет с подоконника. Он боялся отвернуться: «Как бы кот не исчез, пока я смотреть не буду. Того и гляди в форточку юркнет, а в снегу его и не сыщешь. Ну выдумала природа белыми котов делать — как же их высмотреть-то зимой?»

Домрачёв решил, что если кот выпрыгнет в форточку, то Степан сразу на него и кинется: придушит или прирежет. Сидел-сидел, следил. Он отвлёкся на печку и подумал ещё немного поелозить кочергой по пеплу, как вдруг понял, что на зиму окна обычно скотчем заклеивают. «Как тогда белый в форточку вылезет? Никак», — подумал Домрачёв.

Степан Фёдорович обрадовался этому факту и решил бежать к колодцу. Он подбежал, стал крутить вал, но вдруг вспомнил, что за ним следит кот. Домрачёв медленно отпустил ручку, отошёл от колодца, поднимая вверх руки. «Сидит, зараза, глазеет! — гневался на животное Домрачёв. — Спугнуть его, что ли?» А ведь правда: можно спугнуть. Домрачёв подошёл к Бухаровскому дому так близко, как смог, и начал кривить гримасы коту. Тот смотрел на него с надменным интересом. Степану Фёдоровичу было страшно заглядывать в эти блестящие зелёные глаза. «Отчего ж они всё сверкают? Бес в нём, поди, с ума сходит», — подумал Домрачёв. Он не мог напугать кота. Как Степан ни кривил лицо, пушистый всё не боялся: он и ноздрями шевелил, и усы закусывал, и глаза пучил — белый всё сидел на своём посту. «Изворотливый, гад», — подумал про кота Степан Фёдорович и растерялся. Тогда он решил замахнуться на белого. Стал бить кулаками воздух. Зверь с места не сдвинулся, а только замяукал. Домрачёв не на шутку испугался. Он нагнулся, натянул на голову воротник дублёнки, взял в руку горсть рассыпчатого снега и швырнул её в окно. Пушистый продолжал сидеть на месте. Только начал скрести стекло. Степан Фёдорович подбежал вплотную к забору между участками, присел и, затаив дыхание, стал следить за котом через щель меж досками. В жёлтом окне возник чёрный силуэт Нины. Она поругала кота, взяла его на руки и попыталась забрать его, да только тот не давал ей покоя: всё мяукал, царапался и рвался к своему посту. Тогда Нина швырнула его на пол и сама подошла к окну. Она посмотрела по сторонам, ничего не увидела, буркнула и вернулась к столу. Степан, обрадовавшись, побежал к колодцу, вновь начал крутить заледеневший вал. Время от времени он прерывался и прислушивался к чему-то, но затем брал себя в руки и продолжал крутить. Наконец в чёрном холоде колодца показалось ведро. Степан Фёдорович поставил его на обод и принялся доставать свёрток с монетами, который приморозился ко льду.