Келкин показал Эладоре на кресло, придвинул к ней тарелку с выпечкой.

– А сейчас посиди и притихни. Тафсон, поведай мне хорошие новости. Расскажи, что каменный ворюга раскололся и сдал Хейнрейла.

– Пока нет. – Келкин замычал, но Джери напирал дальше. – Во-первых, с вас любезность. Эладора учится у профессора Онгента.

– У кого?

Эладора услужливо задудела за ячменной пышкой:

– Он занимает должность заведующего кафедрой истории в университете и читает лекции по древнему заселению…

Келкин оборвал ее.

– И что?

– Ему принадлежит дом на улице Желаний, где вчера ночью было нападение. Дозор забрал его за брошенное заклятье. Можете устроить так, чтобы магистрат вмешался, пока они не распечатали тиски для ногтей?

Келкин записал.

– Я изучу проблему. Комитет по общественному порядку проводит этим утром срочное заседание, будем обсуждать улицу Желаний. После я с кем-нибудь переговорю о твоем профессоре.

– На этот счет. – Джери подсунул Келкину газету вверх страницей с выпуском новостей о нападении.

– Читал я их мудацкие заголовки, – отрезал он. – Утреннюю газету мне, Тафсон, собака приносит, а обходится она не в пример дешевле тебя. И на пол ссыт тоже пореже. За каким я тебя опять нанял?

– Я там был прошлой ночью, – спокойно молвил Джери. – Как и Эладора. – Он ткнул пальцем на фотографию, на стену, где написано ЭТО ЕЩЕ НЕ ВСЁ. – И при мне надписи еще не было.

– Когда ты там был?

– Сразу после схватки. Эладора находилась там все время, с начала атаки. Когда объявились сальники, когда профессор опробовал заклинание, когда существо сбежало, а может, подорвалось, и все кончилось.

– Улицу Желаний, – осторожно произнес Келкин, – отгородили кордоном. Никого не пускали туда без разрешения стражи или сальников.

– Да. А значит, кто бы ни написал послание, совершил он это в сговоре с той или другой службой. Или о нем знали дозорные или фитилевые пацаны.

Теперь лицо Келкина потемнело. Глаза, как осколки кремня, остро торчали из-под бровей. Он собрал свое бешенство воедино, точно мечник, который вкладывает всю силу и злость в единственный выверенный выпад.

– Но доказательств у нас нет. Лишь твои показания.

– Пока нет. Послушайте, шеф, с Хейнрейлом и его шайкой я сумею управиться. Однажды он предстанет у меня перед магистратом. Он – скользкая мразь, но с ним мне тягаться сподручно. А вот серьезная коррупция в дозоре – уже совсем другое дело. И еще сальники с алхимиками – тут надбавка за опасность сгодится только поначалу. Понадобится двойная ставка. – Деньги для Джери важны. Одна из причин их успешного сотрудничества с Келкином в том, что оба признавали как ценность, так и достоинство платы. В бытность Джери наемником он рисковал жизнью за чеканную монету. Он желал заниматься этим и здесь, но сделка должна быть заслужена. Оплата говорила о том, как Келкин чтит храбрость Джери и самопожертвование. У Онгента хорошо если имелась малая доля состояния Келкина, но профессор совершенно не ценил деньги подобным образом. Онгент, насколько мог судить Джери, никогда не бедствовал, поэтому рассчитывался любезностями, секретами, напускной дружбой – и сущими грошами. Келкин предлагал честный уговор. Такой вот обет для бесстыдника.

Келкин незаметно кивнул, затем со злобой всхрапнул. Свое раздражение ростом расценок на Джери он перенес на Эладору.

– Зря ты привел ее с собой, – прорычал он. Отхлебнул кофе, руки его тряслись. Таким ошалелым Джери его еще не видел, и, кажется, все только усугублялось.

– Вы ведь знаток пре-Пепельной истории и священных войн, шеф? – Джери открыл для Келкина книгу с работы Онгента и показал иллюстрацию веретенщика. – Вот такая тварь атаковала ночью улицу Желаний и по ходу дела покромсала пару дюжин сальников.

Келкин уставился на изображение, потом закрыл глаза. На миг он превратился в старика. Облизал бесцветные губы, рот его задвигался, шепча что-то похожее на молитву. Необычное занятие для губ человека, знаменитого тем, что сломил власть церкви над Гвердоном. Он провел по книге рукой, потеребил страницы.

Вдалеке над городом раскатился колокольный звон. Десять утра. Парламент открыт для слушаний. В любой другой день Келкин бы подскочил и с грохотом понесся в направлении приземистого барабана на Замковом холме, раскидывая просителей, как палые листья, ураганом своей досады. Однако сейчас он застыл в кресле, как каменный человек в завершающей стадии.

– Ты уверен? – наконец произнес он. – Ты, хрен тебе в печень, абсолютно уверен, что там был слуга Черных Железных богов?!

– Эладора сама его видела.

– Хм-м-м? – Джери тыкнул Эладору пальцем. Тупая дура.

– Я много не разглядела, – проговорила Эладора, – но… по-моему, таким оно и было. Профессор сказал бы наверняка. Когда вы освободите его из-под ареста, я уверена, он вам поможет.

– Как поживает твоя МАТУШКА? – заревел Келкин, набрасываясь на Эладору с такой внезапной яростью, что Джери инстинктивно привстал, а его ладонь поискала трость со шпагой. – Как ее здоровье? Скажи, пожалуйста, она давала тебе ДУХОВНОЕ ОБРАЗОВАНИЕ? – От злобы слюна летела у него изо рта.

Эладора остолбенела. Хотела что-то пролепетать, но не находила слов. И ударилась в слезы, душераздирающе всхлипывая.

– Нижние боги, Эффро! Что с вами? – заговорил Джери. Он передал Эладоре салфетки.

Келкин неразборчиво буркнул и попытался не глядеть на плачущую девушку.

– Оговорился, пожалуй.

– Видимо, да.

– Я перемолвлюсь с магистратом. Подойдите завтра вечером. Нет, – поправился Келкин, – послезавтра. К девяти. Работай по рисунку на стене, по угрозам новых нападений. И Хейнрейлу. Профессора я беру на себя. Мне пора бежать.

Он быстро вышел. Многострадальный секретарь тронулся следом, Джери остался вдвоем с Эладорой. Рыдания стихли, она лишь беззвучно вздрагивала.

– П-п-простите, – обмахиваясь, выдавила девушка. – Это из-за… всего. Профессор, и эта штука, и Мирен, и… с-с-Кариллон, и мать и… вообще всё.

Джери подставил плечо под ношу, с того бока, где мог помочь:

– Келкин вытащит профессора. Он большой человек в парламенте.

Эладора выудила новую салфетку.

– Мне прекрасно известно, кто такой Эффро Келкин, господин Тафсон. Я пристально слежу за политикой. – Она утерла лицо, промокнула нос. Неприязненно сложила салфетку, красную от кровавых синяков и порезов. – И в последнее время его авторитет значительно уменьшился, поэтому простите, что я не разделяю в-в-вашей веры в его влияние.

– Почему он спрашивал про вашу мать?

Эладора взялась за приборку келкинской тарелки. Выложила по линейке нож и вилку, собрала в кучку крошки от пышек.