– О небеса, что здесь произошло?

Жрец, из местных.

– Ночью был взлом. Пара грабителей. Один из них – каменный человек, украден ваш алкагест.

– Осквернить дом божий, даже в великой нужде, ужасно. Страшный поступок. Нищий Праведник скромен и непритязателен. Он просит подаяние, но не уповает на него, тем самым высвобождая лучшее из того, что содержится в людских сердцах. – Жрец подошел к Джери и протянул пухлую ладонь.

– Я – Олмия, принадлежу к Хранителям этой церкви. Вы можете что-нибудь сказать про грабителей? – Крепкий запах женских духов, а под ним зловоние, словно священник прошелся по куче навоза.

– Джери Тафсон, ловец воров, – сказал Джери, поклонившись вместо пожатия этой ладони. Он не хотел оказаться втянутым в долгий разговор. – Хранитель, я тороплюсь на их поиски, но у моего коллеги Болинда есть к вам несколько вопросов. Про кражу алкагеста мы знаем, но если пропало что-то еще…

– Конечно, конечно. Ой, да вы ранены, – запричитал священник, разглядев Болинда. – Проходите в ризницу, у меня есть бинты и целебные снадобья. – Болинд поблагодарил стоном.

– Ладно, – сказал Джери, – когда тут закончишь, созови как можно больше старой шушеры и приведи их в готовность. Нам скоро понадобятся люди на улицах. – Старая шушера – это смесь отставников, бывших стражников, авантюристов и тому подобных, на кого Джери мог рассчитывать – пока текли денежки Келкина. Болинд кивнул и скривился. – Давай, давай.

Здоровяк вслед за жрецом скрылся в темноте ризницы. Джери помедлил на пороге, его неожиданно охватило дурное предчувствие.

Наверху ударил колокол Нищего Праведника, отмечая полдень.

Жилище Угрюмой Мамули было старой баркой, переделанной в дом на воде и принайтованной к берегу того, что раньше являлось каналом, а теперь, забитое травой и мусором, стало почти твердой почвой. Тем не менее, когда Шпат ступил на борт, его вес заставил судно накрениться набок, а Угрюмая Мамуля строго велела ему спать посередине палубы, на тесном камбузе. Кари свернулась рядышком на банке и заснула как убитая. От корабля тут осталось немного, но она провела в море полжизни, и в облезлых каютах ей было уютнее, чем когда-либо на улице Желаний.

Ее разбудил шорох чайки, птица прохаживалась по крыше над головой.

Шпата в темноте почти не разглядеть – лежит недвижной колодой. Неясно, спит или погружен в раздумья.

– Доброе утро, – подала она голос.

– Не двинуться, – прошептал Шпат. – Камень.

– Блин. – Она опустилась подле него на колени. Пришлось прислонить ухо ко рту, чтобы его понять.

– Прихватило. Хотел позвать на помощь, но говорить не могу.

– Боги! Извини, я не слышу.

– Алкагест. – Он выплюнул слово, прозвучавшее неистово и стыдливо.

– Я тебе раздобуду, – пообещала она, понятия не имея где.

Она помчалась на палубу. Ни следа Угрюмой Мамули, которая, кажется, была старым другом Шпатова семейства. Прошлой ночью она приютила их у себя без вопросов и хлопотала над ним, как положено настоящим тетушкам. Небольшой портрет мужчины, похожего на Шпата – верней, похожего на Шпата, не будь тот покрыт каменными струпьями, – висел в каюте. Должно быть, это Идж. Остановившись здесь, они получали причитавшееся по старым долгам.

Три других лодки вровень с бортами заплела трава. Над каналом нависало целое ущелье многоквартирных домов. Лица из окон пялились на нее, вторгнувшуюся в соседскую обитель. Кари не поднимала голову и не убирала волосы с лица. Ожоги от расплавленного колокола Башни Закона до сих пор рдели огоньками – легко различимая примета любому, кто ее ищет. А это Онгент, громилы Хейнрейла, стража, сальники… веретенщик.

Она выбралась из лодки и пересекла бетонную набережную, вверх течения по старой лошадиной тропе. Мимо ржавого алхимического буксира, что раньше волочил баржи по каналу. Его торчащие трубы напоминали ей утонувших, окаменелых жертв в литозории – рты раскрыты в неслышном вопле, люди тонут, руки тянутся к поверхности.

Далее в лабиринт закоулков, западную оконечность Мойки.

Поверни направо, и очутишься на знакомой территории. Отсюда видно отдаленный шпиль Нищего Праведника, ориентир, который в последние пять дней беспрестанно вторгается в ее сны и явь. Пройди дальше, и сойдешь к площади Полларда, а там прибудешь к их съемной квартирке, общей со Шпатом. Рядом на задворках есть лавка снадобий, продает фальшивые эликсиры от всего и патентованные лекарства, там Шпат покупал алкагест. Но туда возвращаться нельзя. Кто-то от Хейнрейла наверняка ее выследит.

Итак, она повернула налево, вдоль впившейся в город шпоры – мыса Королевы. Новые единообразные дома каскадом смыкали ряды, сходя по склону. Кари пнула себя за то, что выкинула в церкви накидку студентки – серая ряса не притягивала бы к себе столько внимания, как теперешний наряд. Мойку от Новоместья отделяли ворота и сужения, где стража разворачивала назад нежелательную публику. Раньше не составляло труда проскочить мимо них, но ходили слухи, что нынче на боковых проходах дежурят сальники и вылавливают тех карманников или хулиганье, кто дерзнет подняться из отстойника Мойки к не-особо-белой-кости-но-получше-вас обитателям Новоместья.

Сбежав из дома тети Сильвы, Кари прихватила с собой всего ничего. Немного денег и одежду. Прямо как сейчас, сбегая от Сильвиной дочери, – осознала она со смешком и грустью. Забрала черный амулет, единственное вещественное напоминание о маме. Унесла с собой несколько лет теткиных уроков на темы пристойных манер, осанки, дикции и как положено вести себя знатной даме. Веди себя так, будто ты в полном праве тут быть, и никто не обратит на тебя внимания. Итак, она выпрямилась, пригладила назад волосы и приспособила правильную надменную ухмылку. По сути, Кари подначивала стражников ее остановить и расспросить о цели визита и шрамах на лице.

А если и этого им мало, ремень оттягивал острый и ухватистый нож.

Ни аристократический вид, ни нож не подействовали бы на сальников, но ей повезло – все стражники люди. Лишь одна охранница посмотрела на нее повнимательней, но останавливать не стала.

Ровный, по струнке, лавочный ряд с аптекой в конце. Толстая баба с высокого стула за прилавком обозревала Кари стеклянными глазами чайки, наблюдающей за переплеском рыбешки на мелководье. Позади нее тянулся строй четко подписанных склянок. Далее проход в подсобку.

Баба с ходу возомнила, что Кари нуждается в прерывании беременности, и нахмурилась, глядя с притворной жалостью.

– Нет, мне алкагест, – поправила Кари.

Аптекарша достала увесистую стеклянную банку, там колыхалось прозрачное желе. Этот сорт алкагеста не подходил. Вещество вырабатывалось в двух видах – жидкость для уколов, она Шпату и нужна, в металлических шприцах с особо стойкими иглами – и едкая прочистка, жгучая мазь для втирания в кожу, чтобы избежать заражения после контакта с каменными людьми. Кари никогда не утруждалась подобными предосторожностями, просто мылась, когда задевала Шпата, если не забывала. До сих пор как-то все обходилось.