Специального названия для уколов она, однако, не знала.

– Мне такой, который идет в шприцах.

Женщина нахмурилась сильнее. Мазь покупали нередко – даже сейчас множество гвердонских мещан зациклены на том, чтобы избежать контакта с хворью. Кари вспомнила о полупустой банке мази в медичке Эладоры на улице Желаний. Шприцы же исключительно для каменных людей на поздней, неизлечимой стадии болезни. В наши дни в подобных магазинах таких людей не встретить.

Баба назвала цену, и Кари аж подавилась. Втрое больше, чем был расчет. Украденных у Эладоры денег хватает, но не надолго, если носить лекарство Шпату почти ежедневно. Она протянула деньги, молясь, чтобы последствия Хейнрейловой отравы поскорее прошли и он вернулся к своей дозе раз в неделю, а то и в две, если побережется.

– Распишитесь, – сказала толстуха. И подтолкнула к ней большой журнал. Последняя запись в нем датировалась четырьмя годами ранее. Оттиск наверху страницы извещал о парламентских указах, посвященных хвори: о каждом новом проявлении заразы полагается доносить дозору.

Эладора Даттин – написала Кари и указала университет заместо адреса.

– И эти духи заодно. – Дешевые, но не противные, пригодятся. Вонь застойного канала уже впиталась в одежду, цепляя на Кари метку. Если понадобится выходить в другие части города, не привлекая внимания, то придется маскировать запашок. – И еще ивянку. И стаканчик воды, пожалуйста.

Ивянка – распространенное болеутоляющее, от температуры и головы. У Кари до сих пор ломило плечо, но на самом деле ей нужна была вода из подсобки. Женщина насупилась, но подчинилась. Она не закрывала дверь – чтобы присмотреть за Кари, и это позволило Кари прошпионить за ней самой и вызнать расположение лекарств, вдруг надо будет экономить деньги и красть алкагест вместо его покупки.

Аптекарша вынесла стакан с водой, налитой примерно на палец, и бесценный шприц. Кари уложила духи и алкагест в сумку, тщательно отделив полный шприц от взятого в литозории – в том еще оставалось несколько капель яда. И не менее тщательно следила, чтобы ее добро не разглядела аптекарша. Было такое чувство, что она уже привлекла к себе ненужное внимание.

Позади нее по улице шел сальник, до того близко, что шея чувствовала тепло его свечки. Он двигался рядом, пока она не спустилась в Мойку.

Должно быть, Угрюмая Мамуля вернулась. По иллюминаторам дома на лодке скатывались капли от испарений, и когда Кари открыла дверь, ее встретила стена пара и землетрясный хохот Шпата. Он так и торчал на досках, не в силах сдвинуться с места, но старуха подперла его ящиком, и он сумел немного полусесть. Угрюмая Мамуля подчищала вокруг него палубу, отдраивая каждую плоскость тряпкой, смоченной в ведре крутого кипятка. Морщинистое лицо ее раскраснелось в цвет алой косынки на голове, серебряные колечки в носу позвякивали в такт скребкам тряпки. Она надела пару удивительных черных перчаток – из резины, до самых плечей, такие носят стеклодувы или литейщики. Кари вспомнила, что видела людей в подобных перчатках в порту, где сгребали алхимические отходы.

– Раздобыла? – подхватилась Мамуля. – Давай сюда.

Кари вручила ей шприц с алкагестом. Угрюмая Мамуля умело отвинтила колпачок, обнажая светлую сталь иглы. Наклонилась над Шпатом.

– На стойке другая пара перчаток, – сказала она Кари. – Надевай и помоги перевалить его вперед.

Кари встала рядом и уперлась плечом в широкую спину Шпата.

– Ничего, я управлюсь так.

Угрюмая хмыкнула, но спорить не стала. Вдвоем они продвинули обездвиженный корпус Шпата вперед и вверх. Показалась трещина в его замощенной коже. Угрюмая без разговоров ввела иглу в свежую корочку и до конца продавила поршень. Шпат скорчился от боли, потом откинулся на спину и улыбнулся.

– Хорошо. Хорошо. Я уже чувствую колени. Дайте минутку.

– Вы кололи и прежде, – сказала Кари Угрюмой Мамуле.

– Мужу и девочке. Их давно уже нет, а ухватка осталась. Ты бы поосторожнее, радость моя. Оно разносится легким касанием, а снадобья может не оказаться под рукой. – Угрюмая Мамуля завинтила колпачок обратно. – Приемщик лома раньше платил два медяка за пустой. А теперь, с войной, может, и больше. Получше самочувствие, Шпат?

Шпат потянулся и взялся за правую лодыжку, потом подтащил ногу к себе – резко согнулось колено. Послышался отчетливый хруст, когда сланцевый струп треснул, и тоненькие подтеки сукровицы вперемешку с крошевом заляпали ему голень. Он просиял улыбкой сквозь боль:

– Как новенький.

Удовлетворенная Угрюмая Мамуля принялась вытирать ему ногу.

– Там еще одежда лежит для вас обоих. Кари, в котелке уха. Мы со Шпатом уже поели.

Кари обнаружила у кастрюли заляпанную похлебкой воронку. Царапины на горлышке блестели кровью. Ее наверняка протискивали между сомкнутых челюстей Шпата. Она налила себе миску жидкой ухи и, внезапно оголодав, присела за стол.

– У нас есть деньги, – не забыла она пояснить между прихлебываниями. – За одежду и за то, что вы разрешили нам тут побыть.

Угрюмая Мамуля отмахнулась.

– Сына Иджа здесь завсегда приютят.

Шпат тяжело распрямился, немилосердно качнув судно.

Горячая уха пролилась Кари на руку. Она слизнула, не желая терять ни капли еды. Шпат оперся о печь, испытывая способность стоять на ногах. Пошевелил ступнями, затем начал отмерять шаги вперед и назад. Каюта дома на лодке всего в три его громадных шага длиной, и пришлось согнуться почти пополам – но он снова двигался!

– Сыну Иджа здесь тесновато, – буркнул он.

– Так вы прячетесь от дозора? – спросила Мамуля. – Или от свечек?

– И тех, и тех, – признался Шпат, – но еще и от Братства. На некоторое время.

Кари бросила взгляд на Шпата. Она познакомилась с Угрюмой Мамулей не ранее десяти часов назад, и хотя старая хозяйка предоставила и обустроила им убежище, Кари не знала ее и не доверяла. Если Угрюмая выдаст их Хейнрейлу, пока они не подготовились…

– Ох, Шпат! Ты хоть знаешь, что творишь? Семь, а то и восемь лет назад, когда все гадали в непонятках, вот тогда была самая пора. Люди озирались по сторонам, ища себе вождя, когда старый Билл Скорняк преставился. Ты же был тогда наследный принц. Но не пошевелил и пальцем. – Угрюмая цокнула языком от разочарования и беспокойства. Желтоватым ногтем поскребла присохшую каплю ухи.

– Я заболел, – ответил Шпат. – А сейчас у меня, как ни крути, нет выбора. Хейнрейл попытался меня прикончить.

– В Башне Закона? – Для карги с Мойки Угрюмая необычайно хорошо осведомлена о делах, – подумала Кари.

– Не только. Он подкинул яд в хату ловца воров. Вот от чего я прошлой ночью едва не отъехал. Кари, покажи ей.

Кари извлекла отравленный шприц. Угрюмая побрезговала его изучать.

– Не слыхала я про яд, который подмешивают в алкагест. Может, цена всему этому – два медяка, – отрезала она. – Мастер скажет, что это мутил ловец воров или там алкагест попался с хреновой партии. Сумеешь доказать, что он виноват?