занятия и увлечения, или хотя бы их ограничивая до редкого и разумного минимума.

И словно в унисон его мыслям и желаниям стали происходить события и вокруг него, в стране и даже за рубежом.

Уже после 6 декабря в СССР органы партийно-государственного контроля были преобразованы в органы народного контроля.

— «Вот! Наконец они правильно сделали! А то получалось, что партийные, государственные и хозяйственные органы сами же себя и контролировали! Отсюда было и очковтирательство, и покрытие должностных нарушений, и мздоимство, и борьба за честь мундира! А истина и народ страдали! Давно бы так!» — больше всех радовался давний и верный борец за справедливость против бюрократии и бывший член партии.

Избрание 9 декабря Председателем Президиума Верховного Совета СССР Н.В. Подгорного вместо А.И. Микояна Кочеты восприняли по-разному.

Пётр Петрович связывал это с обновлением курса и омоложением кадров.

Платон по-юношески ещё метафизически относился к этому, поэтому консервативно, обычно не принимая изменение привычного.

А Алевтина Сергеевна прямо заявила:

— «Какое омоложение кадров?! Между ними всего восемь лет разница! Просто это Брежнев укрепляет свою власть, расставляя на главные посты своих людей! Вот и всё!».

Алевтина Сергеевна вообще была женщиной прозорливой, многое в жизни понимая интуитивно.

В письме брату Виталию от 10 декабря она выражала беспокойство по поводу новой неожиданной позиции Петра Петровича:

— «Волнуюсь за Платона. Отец его сбивает после школы пойти работать».

А мудрый и опытный Пётр Петрович этим давил на самолюбие сына: мол, ты ленивый, и не способен на большее, как другие, и твой удел, твой потолок — не учёба в ВУЗе, а работа после школы, что ты, кстати, умеешь хорошо делать.

Он даже иногда говаривал Платону:

— «Сын! Лучше быть хорошим рабочим, чем плохим инженером! Подумай об этом! Да и раньше пойдёшь работать — раньше встанешь на ноги, станешь самостоятельным, быстрей поймёшь смысл жизни! Сможешь завести и содержать семью!».

А это для молодого папаши сейчас было, как удар намного ниже пояса.

— Вот уж хрен тебе! Рабочим?! Это я всегда успею, если не смогу добиться большего! Но я смогу! Я вообще всё смогу, если очень захочу и особенно, если пойму, что мне это очень надо! Тогда никакая сила и никакие обстоятельства, никакие люди, никто меня не остановят! Я могу быть сильнее себя! Я это чувствую! Я в любом случае буду поступать в институт и поступлю, чего бы мне это ни стоило! — про себя гневился способный на многое юноша.

А Пётр Петрович, искоса поглядывая на реакцию Платона, по лицу которого пробежала тень недовольства, на скулах заиграли желваки решимости, а щёки покрылись румянцем азарта, понял, что возможно попал в нужную точку, оказав влияние на выбор и решимость сына.

Похожий и решительный выбор сделали и граждане Франции, где 19 декабря во втором туре президентских выборов Шарль де Голль набрал почти 55 % голосов, победив Франсуа Миттерана, и остался президентом страны на второй срок.

— «Я по привычке следил за главным соперником де Голля — Франсуа Миттераном. А его в этот раз поддержали не только все левые и левоцентристские силы от Радикал-социалистов до Французской компартии, но и либералы, консерваторы и даже ультраправые!? Парадокс?! Но Союз де Голля за новую республику, выступавший против засилья США и пут НАТО, оказался чуть сильнее! Народ его поддержал! Но мне думается, что американцы так дело не оставят!?» — не удержался от комментария, долгое время курировавший Францию, бывший аналитик советской политической разведки.

Но от такой озабоченности Кочета старшего несколько отвлекло сообщение, что 21 декабря Генеральная Ассамблея ООН приняла Декларацию о недопустимости вмешательства во внутренне дела государств, об ограждении их независимости и суверенитета.

— «Ну, вот, пап, а ты за Францию боялся!?» — первым обрадовал хорошей новостью младший Кочет старшего.

— «Платон, а ты лучше начинай готовиться к экзаменам заранее, не жди окончания каникул!» — неожиданно предложила мать, перебив их политические дискуссии.

— «Да, сын! Тебе никто и ничто не мешает начать раньше!» — поддержал её отец.

— «А вы, что? Уже забыли про декларацию ООН?!» — отшутился юный политик, своей находчивостью вызвав улыбки родителей.

— «Не, пап! Я должен хорошенько отдохнуть, заиметь чувство голода на занятия! И ещё чувство опасности! Вот тогда я смогу заниматься, ни на что и не на кого не отвлекаясь!» — твёрдо возразил родителям Платон.

Вечером этого же дня Алевтина Сергеевна написала письмо брату Евгению, в котором наряду с новостями сообщала, что из-за реорганизации скоро может перейти на другую работу и возможно с повышением в зарплате. А о Платоне она сообщала:

— «Парень безвольный, страстно влюблён в футбол и таблицы, а учёба его мало интересует. Волнуюсь за него. На что он рассчитывает — не знаю. Разговорами ничего добиться не могу. Отец стал подбивать Платона после школы пойти работать. У Насти дела идут лучше».

Но и у Платона дела шли не так плохо, как казалось его матери, во всяком случае, иногда его пробивало на гениальность.

На одном из уроков геометрии во второй четверти Владимир Владимирович, прохаживаясь между партами и наводя на мысль ученика, решавшего вместе со всем классом у доски задачу, обратил внимание на Кочета, почему-то не участвующего в общем процессе.

— «Кочет! А вы, что, уже всё решили?» — чуть ехидно спросил Петров, дойдя до доски и обернувшись, не веря в обратное.

Ведь задача была не только сложной, но и громоздкой.

— «Да!» — неожиданно ответил ученик.

Удивлённый ответом и предвкушая публичное изобличение хвастуна, Владимир Владимирович решительно направился к последней занятой парте первого ряда, за которой сидели Кочет и Сталев, и взял в руки тетрадь Платона.

— «Хе!? А Кочет действительно её решил!? Да к тому же другим способом и гораздо короче!? Молодец! Идите к доске!» — удивил он редкой похвалой весь класс.

Довольный Платон вышел на авансцену и под удивлённые взгляды товарищей написал на доске свой вариант решения этой задачи, который тут же прокомментировал учитель.

В другой раз, и тоже в этой второй четверти, на дом была задана очень сложная задача, которую кроме Платона никто так и не смог решить. Но самые предприимчивые и деловые ученики успели списать её решение у Кочета перед самым уроком.

Но какого же было удивление Владимира Владимировича, когда на его вопрос, кто решил задачу, поднялось около десятка рук. Тогда он стал вызывать всех по очереди, но никто не смог объяснить, как он решил эту задачу и почему именно так.

И после очередного фиаско, Петров заключил:

— «А кто ещё успел списать у Кочета?».

А после короткой молчаливой паузы он ещё и