ему вновь вернули возможность привычных ощущений, бывший бургомистр никак не мог обрести душевное равновесие.

От такого можно было и спятить — плотное, почти неподвижное время и попытка поднять руку, которая тянется часами.

От помешательства Александэра спасла приверженность магии. Он был привычен к её обрядам и ритуалам, и сознание его оказалось хоть немного, да подготовленным к страшному шоку временной «клетки».

Борн с усмешкой налил вина и протянул его бывшему бургомистру Йоры и мужу Ханны, неудачливому наследнику трона, Александэру, урождённому Сорену.

Несмотря на все эти «титулы», сейчас он был жалок. Даже одежда обвисла — видно, её носитель здорово похудел в клетке.

Александэр поднял руку так, словно она была каменная, с трудом сжал пальцы на бокале. Неловко поднёс к губам.

Ханна смотрела на него сурово, без малейшего сожаления, а Борн разве что не облизывался, и, выпив вина, Александэр совсем не взбодрился, а даже наоборот.

— Что, решили меня казнить? — спросил он, растягивая губы в жалобной гримасе, которая казалась ему усмешкой.

— Решаем как раз, — оскалился в ответ Борн, блеснув белейшими зубами. — Магия — тоже не бездонна. Не так-то дёшево держать тебя в клетке, человечек. Чем ты можешь быть полезен, чтобы сохранить тебе жизнь? Что ты умеешь? Чем славен?

От его улыбки глаза Алексанэра превратились в начищенные бляшки на колете стражника, что на всякий случай заглядывал в двери библиотеки.

— Ну? — поторопил Борн, наливая вина себе и Ханне. — Ты же понимаешь, смертный, что от глотка вина, до глотка… — он рассмеялся, видя ступор и замешательство бывшего бургомистра. — Что ты умеешь, признайся лучше сейчас? Годишься ли ты хотя бы для чистки конюшен и метения улиц? Чем ты занимался всю свою жизнь? Отвечай!

— Я… — выдавил Александэр. — Я…

— Ах да, ты мечтал править, — осклабился Борн. — А ума у тебя хватает? Чем бы ты занялся сейчас, бездельник, если бы управлял Вирной?

Александэр застыл в ступоре, и Борн сжалился.

— Расскажи мне, сумел ли ты что-то сделать на благо Йоры, где протирал штаны о тамошний трон?

— Там нет трона… — помрачнел Александэр.

Борн фыркнул и вспомнил Алекто, заточенную в древний трон правителей.

В конце концов, магия портала переварит и фурию. Пройти этим порталом будет непросто, но всё же легче, чем перехитрить Сатану и ворваться в ад через самодельный портал…

— Ну? — нахмурился он. — Я голоден, смертный.

Александэр беспомощно дёрнул узкими плечиками:

— Я… Я объединил оба совета, городской и магистерский, в один. Ввёл туда все городские фракции. Даже ведьминский ковен представлен теперь в совете Йоры. Ведьмы скандальные бабы, но неприятности они чуют получше магов. За счёт объединения всех городских сил я сделал подотчётным совету любого из власть имущих Йоры. Любого, даже самого родовитого жителя совет мог вызвать и заставить его держать честный ответ на своде торговых законов города. У нас не стало иной власти, чем свод законов торговли. Это было хорошо для… Для… — он замялся.

— Для бургомистра, которым ты был, человечек? — подсказал демон.

— Но и для города! — нашёлся Александэр. — Укрепилась торговля, понимая, что власть крепка и городские склады опять охраняются! Стража защищала теперь город, а не аристократов, что поспешили перекупить её!

— Ну хорошо, не ори так, — рассмеялся Борн вроде бы доброжелательно, но глаза его при этом хищно блестели. — Ну а что бы ты сделал сейчас в Вирне, смертный, если бы имел такую возможность?

Александэр занервничал, покосился в сторону окна.

— Чего ты боишься? — спросил Борн.

— Мне нужно посмотреть вниз, — промямлил бывший бургомистр.

— Ну так посмотри, — милостиво разрешил демон.

Ну не хочет же этот трус выпрыгнуть из окна? Но что он задумал?

Александэр поковылял к распахнутому окну библиотеки, с трудом переставляя отвыкшие от ходьбы ноги.

Опёрся на подоконник, но уставился не вниз, а вдаль, за стену. Туда, где кончался сад и начинались городские дома, упирающиеся в раскрытые ворота города и дальше в виренский тракт.

— Дождя всё ещё не было? — спросил он озабоченно.

Демон покачал головой, и Александэр обернулся, не слыша ответа.

— Нет, смертный, — пояснил демон. — Эта весна выдалась теплой и без дождей.

— Проклятие! — выдохнул Александэр. — Тупость виренских магов не знает предела! Они так и не начали закупать зерно! Я вижу дорогу, ведущую в город, и она пуста! Где крестьяне, везущие в Вирну зерно? Если сейчас не выставить должную цену и не скупить остатки пшеницы в Рийском Торне, где прошлой осенью собрали огромные урожаи, следующей зимой будут бунты!

— Почему? — удивился демон.

— Потому что крестьяне спустят остатки зерна перекупщикам, а из-за сухой весны урожай будет скудным. Цены на прошлогоднее зерно поднимутся до небес, горожане придут крушить городские склады и требовать хлеба! — Александэр в запале речи сделал было шаг к Борну, но заметил клетку, тонкой паутиной сиявшую у бюро, и шарахнулся к окну.

Демон покосился на Ханну, и она кивнула. Александэр разумно правил и поместьем, да и Йора не бедствовала, хоть и была зажата в горах.

— Ну что ж, — подвёл итог Борн, плотоядно облизывая губы. — Я дам тебе шанс быть полезным, смертный. Но бойся меня обмануть, иначе!..

Раздался стук. Это бывший бургомистр побледнел и обрушился на ковёр.

Борн забыл, про нежную способность Александэра падать от ужаса куда попало, не заботясь даже о чистоте пола.

Разбиться бывший бургомистр не мог — ковёр был отличного качества, с плотным ворсом. Потому демон посмотрел на распростёртое тело с научным интересом.

Ему было непонятно, что именно утрачивает тело человека, потерявшего сознание?

Душа-то на месте. Значит, сознание — это что-то иное? Ну и где же оно хранится?

Часть IV. Полярность

Всё двойственно: в добре прячется зло, умирая, мы даём жизнь тем, кто ест наше мёртвое тело.

Всё в мире имеет свои полюса и свою противоположность.

Противоположности на самом деле — есть две части одного целого. И их всегда можно примирить, а истины не что иное, как полуистины.

Сложно?

Повторим? Итак.

Всё существует и не существует в одно и то же время. А каждая правда наполовину фальшива.

Трудно? Но мы и на рубеже. Ведь всего принципов семь.

Число же четыре ломает мир, как хлеб. Убивает и противостоит смерти. Ибо оно не половина нашего пути, но рубеж.

Помните: жара и холод разнятся лишь степенью. Как и любовь с ненавистью.

А жизнь и смерть?

Если они тоже разнятся степенью, то чего? И как трансформировать одно в другое?

Глава 1. Пламя

Белая арка