для всех. Здесь наши результаты неоднозначны. В отношении традиционной свободы морей все хорошо. Например, в 1995 году, когда претензии Китая на острова Спратли в Южно-Китайском море вызвали беспокойство в Юго-Восточной Азии, Соединенные Штаты обошли стороной противоречивые претензии различных государств на эти островки и скалы, но выступили с заявлением, в котором подтвердили, что море должно оставаться открытым для всех стран. Затем Китай согласился решать этот вопрос в рамках Договора о морском праве. Однако сегодня международное сообщество включает в себя такие новые вопросы, как глобальное изменение климата, сохранение исчезающих видов, использование космического пространства, а также виртуальное сообщество киберпространства. Однако по некоторым вопросам, таким как глобальный климат, Соединенные Штаты занимают не столь лидирующие позиции, как это необходимо. Установление правил, сохраняющих доступ для всех, сегодня остается таким же общественным благом, как и в XIX веке, хотя некоторые из этих вопросов являются более сложными и трудными, чем свобода морей.

Эти три классических общественных блага пользуются разумным консенсусом в американском общественном мнении, и некоторые из них могут быть частично обеспечены за счет односторонних действий. Однако в современном мире существуют и три новых измерения глобальных общественных благ. Во-первых, Соединенные Штаты должны содействовать развитию и поддержанию международных режимов законов и институтов, организующих международную деятельность в различных областях — не только в торговле и экологии, но и в распространении оружия, поддержании мира, правах человека, терроризме и других проблемах. Терроризм для XXI века — это то же самое, что пиратство для предыдущей эпохи. Некоторые правительства предоставляли пиратам и каперам безопасную гавань для получения доходов или преследования своих врагов. Когда в XIX веке Великобритания стала доминирующей военно-морской державой, она подавила пиратство, и большинство стран извлекли из этого выгоду. Сегодня некоторые государства укрывают террористов либо для того, чтобы напасть на своих врагов, либо потому, что они слишком слабы, чтобы контролировать мощные группировки. Если наша нынешняя кампания по борьбе с терроризмом будет рассматриваться как односторонняя или предвзятая, то она, скорее всего, потерпит неудачу, но если мы продолжим поддерживать широкие коалиции для подавления терроризма, то у нас есть хорошие перспективы на успех. Несмотря на то, что наши антитеррористические кампании не будут рассматриваться атакующими нас группировками как глобальное общественное благо, наша цель должна заключаться в их изоляции и сокращении меньшинства государств, предоставляющих им убежище.

Мы также должны сделать международное развитие более приоритетным, поскольку оно также является важным глобальным общественным благом. Большая часть бедного мира находится в состоянии беспорядка, погрязла в порочных кругах бедности, нищеты и политической нестабильности. Масштабная финансовая и научная помощь богатых стран важна не только по гуманитарным причинам, но и потому, как считает гарвардский экономист Джеффри Сакс, «что даже отдаленные страны становятся форпостами беспорядка для остального мира». Здесь наши показатели не столь впечатляющи. Объем нашей внешней помощи сократился до 0,1 % ВНП, что составляет примерно одну треть от европейского уровня, а наши протекционистские торговые меры зачастую наносят наибольший ущерб бедным странам. Иностранная помощь вообще непопулярна среди американской общественности, отчасти (как показывают опросы) потому, что она считает, что мы тратим на нее в пятнадцать-двадцать раз больше, чем тратим. Если бы наши политические лидеры более непосредственно апеллировали к нашему гуманитарному инстинкту, а также к нашей заинтересованности в стабильности, наши показатели могли бы улучшиться. Как сказал президент Буш в июле 2001 г., «это большой моральный вызов». Конечно, для развития недостаточно только помощи, но еще более важны открытие рынков, укрепление подотчетных институтов и борьба с коррупцией. Развитие займет много времени, и нам нужно искать лучшие способы убедиться, что наша помощь действительно дойдет до бедных, но и благоразумие, и забота о нашей «мягкой силе» говорят о том, что развитие должно стать нашим главным приоритетом.

Являясь доминирующей державой, Соединенные Штаты, выступая в роли посредника, могут обеспечить важное общественное благо. Используя свои добрые услуги для урегулирования конфликтов в таких местах, как Северная Ирландия, Ближний Восток или Эгейское море, Соединенные Штаты могут способствовать формированию межнационального порядка таким образом, чтобы это было выгодно как нам, так и другим странам. Иногда возникает соблазн позволить неразрешимым конфликтам разгореться, но есть ситуации, когда другие страны могут более эффективно играть роль посредника. Даже когда мы не хотим играть ведущую роль, наше участие может быть очень важным — примером тому может служить наша совместная с Европой работа по предотвращению гражданской войны в Македонии. Но часто Соединенные Штаты являются единственной страной, способной объединить смертельных врагов, как, например, в мирном процессе на Ближнем Востоке. И когда мы добиваемся успеха, мы укрепляем свою репутацию и увеличиваем нашу «мягкую силу», одновременно уменьшая источник нестабильности.

Большая стратегия защиты наших традиционных жизненно важных интересов и продвижения глобальных общественных благ затрагивает две трети наших национальных интересов. Права человека и демократия являются третьим элементом, но их нелегко интегрировать с остальными. Другие страны и культуры часто трактуют эти ценности иначе и воспринимают наше вмешательство в их суверенные дела как самоуверенную односторонность. Как жаловался премьер-министр Малайзии Махатхир Мохамед в адрес администрации Клинтона: «Никто не наделял этим правом этого президента-крестоносца». Или, по словам одного из критиков-республиканцев (ныне высокопоставленного чиновника Пентагона): «Америка искренне недоумевает по поводу того, что американская напористость во имя универсальных принципов может иногда рассматриваться другими как форма американского одностороннего подхода». Однако это обвинение выдвигается многими странами, в том числе и нашими друзьями. «Вильсонианские президенты сводят их с ума — и так было со времен Вудро Вильсона».

Американцы с первых дней существования республики ломают голову над тем, как совместить наши ценности с другими интересами, и четыре основные точки зрения на этот счет пересекаются по партийному признаку. Изоляционисты вспоминают знаменитое утверждение Джона Куинси Адамса, сделанное им в 1821 году, о том, что Соединенные Штаты «не отправляются за границу в поисках чудовищ для уничтожения», а реалисты делают упор на его прагматичный совет не вовлекать себя «за пределами возможностей извлечения во все войны интересов и интриг». По крайней мере со времен Вудро Вильсона либералы подчеркивают демократию и права человека как цели внешней политики, а Джимми Картер восстановил их в качестве приоритетных. Даже Рональд Рейган, безусловно, консерватор, прибегал к языку прав человека, а современные неоконсерваторы «фактически представляют собой рейгановский вариант вильсонианства». Президент Джордж У. Буш часто повторял реалистическое предупреждение о том, что США «не могут стать 911-м миром», но два десятка ведущих неоконсерваторов, включая Уильяма Беннетта и Нормана Подхоретца, призывали его сделать права человека, религиозную свободу и демократию приоритетами американской внешней политики и «не придерживаться узкого взгляда на