как правило, является приглашением к диалогу, законодательство превращается в предписание «бери или не бери», оперативный эквивалент ultimatum». Пробуждение в сентябре 2001 г. на время устранило безразличие, но изоляционистские и односторонние соблазны остались. «В той мере, в какой Соединенные Штаты превращают односторонность в привычку или сокращают свой вклад в производство общественных благ, другие будут сильнее ощущать укор американской мощи. И стимул к дисциплинированию «Большого мистера» будет расти».

Отношение к глобализации может оказаться еще одной «ахиллесовой пятой» американской мощи. Американцы не застрахованы от протекционистской реакции, и поддержка экономической глобализации может быть более разрозненной, чем кажется на первый взгляд. Широкий спектр исследований общественного мнения показывает, что большинство или меньшинство населения выступает против политики дальнейшей либерализации торговли, иммиграции и прямых иностранных инвестиций. Подобное отношение, которое в значительной степени соответствует уровню квалификации на рынке труда, причем негативно настроены в большей степени работники с более низкой заработной платой, отражает не просто незнание, но и ощущение того, что издержки экономической незащищенности могут быть более важными. Подобное отношение может быть усилено новой тревогой по поводу терроризма.

Опросы показывают, что наиболее резкое расхождение в позициях населения и лидеров наблюдается в ответах на вопросы о приоритете «защиты рабочих мест американских трудящихся». Четыре пятых населения считают эту задачу «очень важной», в то время как среди лидеров этот показатель составляет 45 %. Менее квалифицированные работники — группа, составляющая большинство рабочей силы США, — «несмотря на возобновившийся в последние годы прогресс, испытывают почти нулевой или даже отрицательный рост реальной заработной платы, а также резкое снижение заработной платы по сравнению с более квалифицированными работниками…». Поддержка населением дальнейшей либерализации, скорее всего, будет обусловлена эффективной государственной помощью работникам в преодолении ее негативных последствий». Свобода действий за рубежом отчасти зависит от того, какой политики мы придерживаемся внутри страны. Если Соединенные Штаты повернут в сторону усиления протекционизма, то это не только приведет к снижению экономического роста, который является основой нашей «жесткой силы», но и подаст плохой пример, который приведет к снижению «мягкой силы».

Некоторые утверждают, что расходы на осуществление власти в конечном счете перегружают все империи и что террористические атаки заставят американскую общественность устать от «имперского перенапряжения», но финансовое бремя не увеличилось, поскольку расходы на оборону и внешние сношения снизились как доля ВНП за последние несколько десятилетий. Более того, наша уязвимость не может быть устранена путем обращения вовнутрь. Действительно, отношение американцев скорее попустительское, чем благосклонное к усилиям лидеров по конвертации силовых ресурсов страны в эффективное влияние в мире. Если произойдет экономический спад или возрастет неравенство, или если мы не справимся с терроризмом, значительные группы могут отказать в разрешении, особенно в том, что касается либерализации торговли и иммиграции. Тем не менее общественное мнение — это набор ограничений, подобно плотинам и дамбам, а не прямая детерминанта внешней политики. Опросы показывают, что эти ограничения достаточно широки. Проблема внутреннего фронта заключается не столько в страхе перед перспективами социально-политического распада или экономической стагнации, сколько в разработке и популяризации концепции определения Соединенными Штатами своих национальных интересов в эпоху глобального становления. К этому вопросу мы обратимся далее.

Глава 5. Переопределение национальных интересов

Как Соединенные Штаты должны определять свои интересы в этот глобальный информационный век? Как нам решать, сколько и когда объединяться с другими странами? Что мы должны делать с нашей беспрецедентной мощью? Изоляционисты, считающие, что мы можем избежать уязвимости перед терроризмом, замкнувшись в себе, не понимают реалий глобальной информационной эпохи. В то же время новые унилатералисты, призывающие нас беззастенчиво использовать ее для достижения собственных глобальных целей, предлагают рецепт подрыва нашей «мягкой силы» и поощряют других к созданию коалиций, которые в конечном итоге ограничат нашу «жесткую силу». Мы должны быть лучше.

Когда Кондолиза Райс, ныне советник по национальной безопасности, во время предвыборной кампании 2000 г. писала, что мы должны «исходить из твердой основы национальных интересов, а не из интересов иллюзорного международного сообщества», наших европейских союзников обеспокоило «предположение, что конфликт между преследованием национальных интересов и приверженностью интересам далеко не иллюзорного межнационального сообщества обязательно существует». Узы, связывающие межнациональное сообщество, могут быть слабыми, но они имеют значение. Неспособность уважать чужое мнение и включать широкую концепцию справедливости в наши национальные интересы рано или поздно обернется для нас бедой. Как часто напоминают нам наши союзники, даже благие намерения.

Американские поборники благожелательной гегемонии не имеют всех ответов. Хотя наши друзья приветствовали многосторонность подхода администрации Буша после сентября 2001 г., они по-прежнему обеспокоены возвращением к односторонности.

Демократические лидеры, которые не отражают интересы своей страны, вряд ли будут переизбраны, и в наших интересах сохранить свое первенство. Но глобальные интересы могут быть включены в широкую и дальновидную концепцию национальных интересов. В конце концов, терроризм представляет угрозу для всех обществ; международная торговля выгодна как нам, так и другим; глобальное потепление приведет к повышению уровня моря вдоль всех наших берегов, а также берегов других стран; инфекционные заболевания могут быть занесены в любую точку мира на корабле или самолете; финансовая нестабильность может нанести ущерб всей мировой экономике. Помимо таких конкретных интересов, многие американцы хотят, чтобы глобальные ценности стали частью наших национальных интересов. Существуют убедительные свидетельства того, что ценности американцев действуют в глобальном контексте — сфера нашей заботы выходит далеко за пределы национальных границ. Семьдесят три процента опрошенных согласились с утверждением «Я считаю себя гражданином мира, а также гражданином США», а 44 процента согласились с ним полностью. Нам необходимо широкое определение наших национальных интересов, учитывающее интересы других стран, и роль наших лидеров заключается в том, чтобы привнести это в популярные дискуссии. Просвещенный национальный интерес не должен быть близоруким, о чем нам напомнил сентябрь 2001 года.

Традиционалисты различают внешнюю политику, основанную на ценностях, и внешнюю политику, основанную на интересах. К жизненно важным они относят те интересы, которые непосредственно влияют на нашу безопасность и, следовательно, оправдывают применение силы — например, предотвращение нападений на США, предотвращение появления враждебных гегемонов в Азии или Европе, предотвращение появления враждебных держав на наших границах или контроля над морями, обеспечение выживания союзников США. Продвижение прав человека, поощрение демократии или развитие отдельных экономических секторов отнесены к более низким приоритетам.

Я считаю такой подход слишком узким, поскольку полагаю, что гуманитарные интересы также важны для нашей жизни и нашей внешней политики. Безусловно, национальные стратегические интересы являются жизненно важными и заслуживают приоритета, поскольку если мы не сможем их защитить, то под угрозой окажется само наше выживание. Например, сегодня противодействие и подавление