Инквизитор удивлённо вскинул брови.

– Можно. Обвиняемая должна уплатить в казну города сумму, равную десятикратному размеру стоимости украденного. Но это не возможно, у неё просто нет денег. Насколько мне известно, её муж, торговец, разорился и умер, оставив после себя кучу долгов.

Барон извлёк из напоясного кошелька золотой дублон и вложил его в руку инквизитора.

– Надеюсь, этого будет достаточно, святой отец?

Инквизитор кивнул.

– Но от плетей её ничто не сможет спасти. Ибо я не могу отпустить её без какого-либо наказания.

– Тогда попросите палача, чтобы он не усердствовал.

Инквизитор многозначительно посмотрел на барона.

* * *

Женщина рыдала: у кого-то её горе вызывало сострадание, у кого-то – праздное любопытство. К ней приблизился палач, в его правой руке была зажата плеть. Он быстро шепнул:

– Не бойся, плеть простая, без крюков[98]… Кричи как можно громче.

Обезумевшая женщина смотрела на палача широко раскрытыми глазами: отчего он решил проявить сострадание? Палач повернул несчастную лицом к столбу, поднял её руки и привязал их. Женщина беспомощно повисла, едва доставая ногами зелёного полотна, расстеленного на площади.

Палач взмахнул плетью и нанёс первый удар, женщина вскрикнула, её спину обожгло… Затем – второй, третий… Для него это было привычным повседневным занятием.

Женщина кричала и извивалась, как змея; у Рене и Алонсо сердце сжималось при каждом ударе… Наконец палач замахнулся в последний раз… Обвиняемая издала страшный крик: ей было больно – спину нещадно жгло, а более всего – страшно, ибо что станет с её девочками-близняшками? Неужели они окажутся на улице, ведь им всего то пять лет, а потом, если они доживут до двенадцати, пополнят какое-нибудь заведение на улице Кармен?

Наказание свершилось, палач опустил своё профессиональное орудие; стражники отвязали женщину; на помост к позорному столбу уже вели мужчину, лицо его заплыло от побоев. Толпа ликовала: уж этого точно сожгут! Не иначе, как колдун!

Рене, снова продираясь сквозь толпу, поспешил к помосту. Женщина лежала рядом, ему даже показалось, что она умерла. Ди Калаорра нагнулся и прислушался: несчастная потихоньку всхлипывала. Он снял с себя широкий бархатный плащ, завернул в него женщину, взял её на руки и пошёл прямо на толпу, жаждущую продолжения зрелища.

Как ни странно толпа расступилась, пропуская благородного дона с такой странной ношей…

Женщины шептались: отчего такой красивый идальго пожалел воровку? Мужчины же сошлись во мнении: слишком уж она красива. От такой жди беды.

* * *

Рене подошёл к лошади, Алонсо тотчас спешился и принял у барона женщину, пока тот садился в седло. Рене усадил несчастную перед собой, она постанывала, беспрестанно повторяя:

– Мои девочки…девочки… всё кончено, они умрут…

Казалось, что она потеряла рассудок.

Вскоре всадники достигли своего жилища на улице Ареналь. Из дверей дома выбежала хозяйка:

– Ах, сударь, я видела вас ещё из окна! Что с ней случилось?!

– Её пороли плетьми на площади Крус-Верде, – пояснил Алонсо.

– Ах, бедняжка! – хозяйка всплеснула руками. – Но что она сделала? На вид – жена торговца!

– Она разорена. Дети голодали, вот она и решилась на воровство, – снова ответил кабальеро.

– Я помогу вам, обработаю ей спину…

– Благодарю вас, я заплачу, – пообещал Рене.

Хозяйка, всегда проявлявшая повышенное внимание к своему постояльцу, не сомневалась в его платёжеспособности и тотчас поспешила заняться несчастной женщиной.

После того как хозяйка обработала женщине спину, дала свою сорочку и платье, правда они были несколько широковаты, та пришла в себя. Она мутным взором посмотрела на Рене и буквально рухнула перед ним на колени:

– О, благородный идальго! Вы спасли меня! – женщина пыталась обнять ноги мужчины, выражая тем самым искреннюю признательность.

– Сударыня, умоляю вас… – Рене почувствовал неловкость – ещё ни разу красивая женщина не стояла перед ним на коленях. Он попытался её поднять. – Встаньте, присядьте в кресло и расскажите мне обо всём.

– О, сударь! – женщина залилась слезами. Алонсо сочувственно смотрел на красавицу, готовый разрыдаться. Затем она немного успокоилась и поведала свою историю: – Я – Мадлен Мендоса, вдова купца хорошо известного в Мадриде. Год назад мой супруг вложил деньги в рискованное предприятия, связанное с поставками в новый Свет. Его корабли подверглись нападению англичан, весь товар погиб… Мой муж не смог пережить этого удара и умер от сердечного приступа. Ровно через месяц после его смерти выяснилось, что большую часть суммы, на которую были снаряжены корабли и закуплен товар, он взял в долг… Потом явились кредиторы, описали имущество и дом – это едва ли покрывало долги покойного мужа.

Мадлен снова разрыдалась.

– Сударыня, а где же ваши дети? – поинтересовался Алонсо.

– Мои девочки…не знаю, их, наверное, уже выгнали из дома и они – на улице…

– Мадлен, скажите, где находится ваш дом? Вряд ли девочки успели уйти далеко, мы найдём их, – проявил инициативу Рене.

– О, сударь! Благодарю вас! Да снизойдёт на вас божья благодать! – воскликнула растроганная Мадлен. – Вы так добры ко мне, мне никогда не расплатиться с вами…

Рене улыбнулся.

– Я не нуждаюсь в плате, сударыня, я не беден.

– Я стану вашей служанкой, прачкой, кухаркой – кем пожелаете!

Мадлен снова сделала попытку подняться с кресла и рухнуть на колени перед своим спасителем. Тот жестом остановил ёе.

– Прошу вас отдохните и успокойтесь. Итак, где находится ваш дом?

– На площади Пуэрта-Серрада, напротив церкви.

* * *

По дороге на Пуэрта-Серрада Рене поймал себя на мысли, что Мадлен ему нравится и даже очень. Что и говорить, она была дивно хороша: статная, высокая, смуглая, выразительное лицо с огромными карими глазами обрамляли чёрные, как смоль, густые волосы. Рене прикинул: сколько лет Мадлен? – двадцать три? – а может, двадцать пять? – пожалуй не более… В Испании рано выдавали девушек замуж, порой с четырнадцати лет, и у Мадлен уже вполне могли быть дети…

На площади, вокруг фонтана Венеры, как обычно, расположились торговцы овощами. При виде знатных господ, набежали чумазые дети, просящие подаяния. Рене достал из кошелька мелкие монетки и кинул их в толпу детишек. Те тотчас, отпихивая друг друга, собрали подаяние с земли и умчались прочь, спеша отнести «заработок» своим матерям.