хорошее — настолько он всех страшил уже одним своим видом. Страх, повсеместно внушаемый Шафтом, был сродни трепету, который обычный человек испытывает при виде большого хищного зверя, свободно разгуливающего по улице.

Любопытным образом трепет этот трансформировался в почти повальное уважение Шары. До того как он сдружился с Шафтом, над режиссером частенько насмехались, называли его «худшим постановщиком в СССР». Считалось хорошим тоном бешено хохотать на мосфильмовских премьерах шаровских картин (при том что в жанре комедии режиссер не работал никогда).

Теперь же про Шару говорили, что он не так прост, раз приручил такого дикого зверя, как Шафт. Шара явно наслаждался своей славой «укротителя» и потому не просто поощрял шафтовскую преданность, но старался всячески ее выпячивать. По коридорам «Мосфильма» Шара теперь вышагивал гоголем, а встречные инстинктивно сторонились и уступали ему дорогу, поскольку на втором плане за невысоким режиссером беспрестанно маячила двухметровая чернокожая громадина.

…Вскоре после отравления Овчинина Шара завел с Шафтом разговор на эту тему.

— Слышал про последнее убийство? — спросил режиссер.

— Шафт слышал, масса. — Актер слегка склонил голову, как делал всегда при разговоре с Шарой.

— Что думаешь?

— Шафт думает: нехорошо убивать режиссеров, масса.

— Ты прав, приятель! — одобрительно воскликнул Шара. — Нехорошо! Тем паче что рано или поздно этот паскудник — или эти паскудники — могут добраться и до меня.

— Шафт этого не допустит, масса, — угрожающим голосом прорычал актер, сжимая кулаки.

— Да, но они могут подослать девушку, — заметил Шара. — Так было с Овчининым… И если эта девушка окажется красивой, твой масса, боюсь, не устоит…

— Шафт будет сторожить массу.

— Скажи еще: свечку будешь держать, — усмехнулся Шара.

— Что есть «свечка»? — спросил не слишком хорошо понимающий нюансы русского языка актер.

— Свечка — это член, — пошутил режиссер. Ему почему-то доставляло удовольствие дурачить бедолагу, так забавно путающегося в неизвестных словах.

— Думаю, масса и сам подержит свою свечку, — брезгливо отвечал артист.

— Шучу-шучу, — миролюбиво сказал Шара. — Я к тому говорю, что смотри в оба. Если вдруг заявится на студию какая-нибудь незнакомая краля и станет искать моего общества, мы с тобой поймем, что к чему. А если я не пойму, ты мне напомнишь.

— Шафт напомнит массе, — подтвердил актер.

— Если что, выйдешь из павильона и посторожишь снаружи, — расфантазировался Шара. — А вино я с ней все равно не буду распивать. Другим я с ней займусь, милый Шафт, вот что!

90

Вскоре после этого разговора к Шаре пришел майор Жаверов, как следует пораздумавший и в итоге согласившийся с дельным предложением артиста Носикова.

— Здравствуйте, товарищ Шара. — С этими словами майор спокойно подошел к режиссеру, не обращая никакого внимания на оскалившегося Шафта.

— Спокойно, Шафт, спокойно, — кивнул Шара телохранителю. — Это, как видишь, товарищ милиционер. А товарищам милиционерам у нас все можно. Даже приближаться к твоему массе.

Жаверов не обратил внимания на явную издевку в словах режиссера. Он без приглашения сел на ближайший к Шаре стул и без обиняков начал:

— У меня к вам серьезное дело. Имеются существенные основания полагать, что на вас готовится покушение.

— Ты слышал, Шафт? — иронически воскликнул режиссер, склонив голову в сторону актера, но продолжая глядеть на Жаверова. — Милиция считает, что кое-кто хочет на меня покуситься.

— Шафт не допустит, — лаконично высказался артист.

— Конечно, не допустит, — согласился Шара. — Так что товарищ милиционер, можно сказать, зря беспокоится… Все в порядке. Не беспокойтесь, пожалуйста. Я и сам в силах справиться со всякими покусителями… или, как правильнее выразиться, — покушателями?

— Режиссер Овчинин утверждал то же самое, — напомнил майор. — Теперь он в могиле.

— Увы, — цокнул языком Шара. — Но мне это, поверьте, не грозит. Вы видели эту махину? — Он кивнул на Шафта. — Ну сами посудите: что мне с такой махиной может угрожать?..

— Но он же, наверно, не круглосуточно вместе с вами, — неуверенно заметил Жаверов.

— Вы правы, — кивнул Шара, — не круглосуточно. Но он всегда со мной здесь, на «Мосфильме». Всегда рядом. Всегда-всегда.

— Товарищ Шара, а вы пользуетесь трамваем? — неожиданно спросил майор.

— В каком смысле? — не понял постановщик.

— Ездите ли вы на трамвае? — разъяснил Жаверов.

— А, вот вы о чем… — протянул Шара. — Нет, у меня личная автомашина. И даже личный шофер… Все тот же мой африканский друг… А почему вы, собственно, спросили?

— Вам должно быть виднее, — ответил майор. — Вы снимали «Мастера и Маргариту», а там, как мне сказывали, по сюжету было убийство…

— Кто же вам так пересказывал? — покачал головой режиссер. — Если вы про Берлиоза, то это было не убийство. Скорее — пророчество… Вот Шафт играл — он помнит. Как там, дорогой Шафт, было?

Шафт выпучил глаза и чеканно произнес:

— «Вы умрете другою смертью… Вам отрежут голову! Русская женщина, комсомолка…»

— Вот видите, — довольно обратился Шара к Жаверову. — Русская женщина — это вагоновожатая. Она управляла трамваем. И она, разумеется, не специально отрезала Берлиозу голову… Так что это было не убийство, согласитесь?

— Строго говоря — да, — вздохнул майор, — но наш реальный, а не книжный убийца может считать по-другому.

— В любом случае, — твердо промолвил Шара, — мы уже выяснили, что трамваем я не пользуюсь. Так что участь Берлиоза мне не грозит. Да и какая-либо другая незавидная участь — тоже, покуда рядом со мной этот замечательный детина. — Режиссер еще раз с комическим почтением указал Жаверову на Шафта.

— Вас могут попытаться одурачить, — счел нужным предупредить майор. — Например, подослать к вам девушку.

— Ну уж с девушкою-то, — с улыбкой отвечал Шара, — я не то что при помощи миляги Шафта, а и совершенно самостоятельно справляюсь, поверьте мне на слово. Так что еще раз, дорогой товарищ милиционер, повторяю: зря вы, право же, беспокоитесь…

91

В ближайшее воскресенье Шара вышел с утра пораньше погулять по своему двору — «поразмять костяшки», как он это называл.

Походив туда-сюда с четверть часа, Шара сел на скамейку, стоявшую в тени деревьев подле пустующей сейчас песочницы, и прикрыл глаза.

Когда через некоторое время режиссер их открыл, то с удивлением обнаружил, что рядом с ним на скамейке сидит молодая рыжеволосая женщина довольно привлекательной внешности.

У Шары сразу же что-то щелкнуло в голове: «Вот оно, началось». И следом за этим: «И именно тогда, когда я без Шафта!»

Женщина тем временем придвинулась к постановщику немного ближе и вдруг заговорила страстным, ненатуральным шепотом:

— Я верую! Я верую! Что-то произойдет!

Шара сглотнул и робко спросил:

— Что вам угодно?

Больше всего ему хотелось прямо сейчас вскочить со скамейки и побежать домой, но он убеждал себя, что бояться какой-то