— Отрубил обе руки Шамилю. За то, что он посмел к тебе прикоснуться. И… отрезал ему язык, заставил его сожрать. За то, что он говорил тебе грязные гадости. Оскорбил меня и мою семью.

— Мамочки… А остальные? — трясусь, закрывая рот ладошками, не верю в то, что слышу. Это шутка! Специально так говорит, запугивает, демонстрируя свою силу, нагоняя страх, чтобы я больше не делала подобных глупостей.

— Полное дно. Трус и ничтожество. Нет в нём ничего мужского. Он получил по совести. Как и его блошиная орава. Не буду оглашать подробности… Надеюсь, и ты уяснила, что из-за тебя я вырезал полшайки уродов? У кого-то из них была жена, дети. Как и у одного моего верного бойца, которого застрелили в перестрелке.

Осознать всё это было шоком. Я стала главной виновницей жестокой бойни на старом заводе. Из-за меня погибли люди. Я разгневала страшного зверя. Но и убедилась в том, что Данте станет мне щитом. Всем пожертвует. Всё отдаст. Ради меня. И малыша. С тех пор я привязалась к мужчине ещё больше. Но меня убивал тот факт, что мы не можем быть вместе и жить вольной самостоятельной жизнью. Сбежать. И никогда больше не видеть его семейку.

И у меня, и у Данте появилась привычка — держать друг друга за руку, обнимать. Три недели пронеслись относительно спокойно, до тех пор пока Мирон с Вильмонтом и их жёны не вернулись в особняк с путешествия. Неловкая картина… Держась за руки, мы столкнулись в дверях с Аннетой. Увидев Данте, она заулыбалась, а потом увидела наши руки, тесно сплетённые друг с другом. Улыбка мгновенно превратилась в змеиный оскал. Испугавшись ядовитого взгляда, я быстро одёрнула руку. Фыркнув, девица прыгнула в объятия Данте с писклявыми воплями:

— Милый, я соскучилась! Наконец-то мы дома.

Её фраза, её объятия, как топором по сердцу удары. Внутри леденеет, каменеет. По венам разливается яд предательства. Когда мои муки закончатся навсегда? Сплошная каторга видеть того, кого любишь до разрыва души, в объятиях другого человека. Душевная боль и близко не сравнится с болью телесной.

Данте её не обнимает, наоборот, пытается оттолкнуть. Я разворачиваюсь, изо всех сил пытаюсь подавить в себе слёзы отчаяния. Правую руку кладу на сердце, левую — на живот и, ссутулившись, бреду прочь, направляясь в свою личную клетку.

До родов осталось совсем ничего. Меня мучает бессонница, отёки, одышка, изжога. Я страдаю перепадами настроения, не знаю, как бороться с осточертевшей плаксивостью. Как загнанная в клетку птица, мечусь из одного угла в другой. Потому что я обречена, но с надеждой жду ответа от Данте. Он ведь пообещал поговорить с главой бандитского клана. Мирон пребывает в хорошем настроении, может, его отношение ко мне измениться?

Я коротаю время за просмотром ванильных мелодрам. Мне разрешено выходить в сад на прогулку строго в сопровождении охраны. Рокси я вижу очень редко и, если везёт, с дозволения Данте общаюсь с ней в её комнате не более пяти минут.

Да, теперь я прихожу к ней, а не она ко мне, как было раньше. Рокси выглядит бледной, измученной. Она сильно похудела, а ярко-синие глаза больше не блестят, как блики солнца на волнах океана. Её убивают. Как и меня. С нас делают покладистых, бесчувственных кукол, жизненная миссия которых — подчиняться своему хозяину. Самое страшное, что мы не можем повлиять на будущее. Мы пытались, но попытки наши закончились провалом.

Я лежу на постели, прикрыв глаза, и нежно поглаживаю живот. Мой сладкий мальчик мне с удовольствием отвечает слабым пинком. Он уже неимоверно большой! Будто я проглотила мяч. С каждым днём становится всё трудней и трудней ходить. Какое же имя придумать малышу? Я уже больше месяца голову ломаю над этим важным вопросом, но тщетно. Просто понимаю, что бандитам плевать на мой голос. Мирон сам выберет имя внуку, а меня… вышвырнут на помойку, как только я отдам бандитам то, что с особым трепетом ношу под сердцем, то, что по их гнусным законам принадлежит лишь им.

В дверь стучат. В комнату входит Катрина. Улыбаясь, она несёт в руках нечто, похожее на платье. Воздушная ткань мягко шелестит в её руках — нежно-розовый сатин, он переливается мелкой крошкой блестящих камней, искрится на свету — невозможно оторваться! Я с восторгом вздыхаю, когда получше рассматриваю наряд: открытые плечики, пышный низ, длина до самого пола. Служанка бережно раскладывает вещь на кровати. В уме невольно возникают ассоциации — наряд ну точно как из моей любимой книжки со сказками, которую очень-очень давно читала мне моя мама. Золушка. Моя любимая сказка.

— Какая красота? Чьё оно?

— Вам нравится?

— Очень.

— Ваше. Подарок от господина Данте.

— Надо же! — с удивлением восклицаю я. — В честь чего?

— В честь его свадьбы, — приторно улыбается служанка.

После этих слов мне резко захотелось на куски его разорвать и ножницами порезать проклятую тряпку! Как же я сразу не догадалась? Но зачем мне наряжаться? Я не пойду никуда. Они меня под замком несколько месяцев держали, ни разу не пригласили за свой холёный барский стол. А сейчас? Почему вдруг сейчас я должна одеться, как княгиня, и посетить столь важное торжество?

Дверь в комнате открывается. Шаги. Я поднимаю голову, встречаюсь с глазами цвета насыщенно-синего льда. Откланявшись хозяину, неожиданно вошедшему в комнату, служанка спешно покидает комнату, а я остаюсь с Данте наедине. Дверь осторожно закрывается, я теряю контроль над эмоциями:

— Я не пойду на свадьбу… Забери своё чёртово платье!

— Алиса! Что с настроением? — Данте ошарашен столь тёплым «приветствием». Даже на шаг назад попятился, будто удар получил по ране в плече, которая, к счастью, уже зарубцевалась.

— А ты не понимаешь?!

— Понимаю, — напряженно сжимает челюсти вместе с кулаками. — Я не могу отказаться. Иначе… Отец сделает больно не только нам обоим, но и малышу, если узнает о моих чувствах к тебе. Если бы ты только знала, какой он ужасный человек! Он не пощадит никого. Поверь мне. Не нужно будить монстра. Нам придётся делать так, как он говорит! Я придумаю что-нибудь. Потерпи немного. Мне тоже очень боль….

— Я не могу так жить, — я нервно меряю шагами комнату, перебиваю Данте. — Мне больно! Я… я люблю тебя, Дан-те, — обессилено падаю на кровать.

— Алиса, я… — он заикается, не может подобрать слов, я перебиваю.

— Ты спал с ней?

— Что? — мужчина смотрит на меня с удивлением, хмуря брови.

— С Аннетой!

— Нет.

— После свадьбы, значит? Да? Будешь трахать сначала её, а потом меня? Или наоборот? А может, получиться уболтать папочку, чтобы он дал тебе добро трахать нас обеих одновременно?

— Успокойся! Ты забываешься, Алиса!

— Уходи! Я ненавижу тебя! — хватаю подушку, со злостью в него швыряю. — Ты мне больно делаешь! Ты жизнь мою погубил, ты лишил меня свободы! Наверное, было бы лучше, если бы та пуля… задела не плечо, а сердце.