– Дима не придурок, картонная ты башка! Он психолог! И знаешь, кто дал мне его номер? – Я картинно закатила глаза, тщательно разжевывая картошку. – Дай подумать… Что-то не припомню. А, точно! Это же был ты!

– Мне и в голову не могло прийти, что у вас что-то закрутится! Он же психолог, в конце концов! – взревел Андрей, с силой шлепнув ладонью по столу.

Я снова взяла горсть картошки, но на этот раз швырнула ее в Андрея. Несколько ломтиков упали на пол, остальные застряли в складках его джемпера. В комнате повисло тяжелое напряжение. Мы стояли молча, испепеляя друг друга взглядом. Через мгновение я заметила, как живот у Андрея начал трястись, и в следующую секунду он разразился искренним хохотом. Я растерялась, не зная, как реагировать.

– Ты самая несносная женщина, которую я встречал, – дружелюбно сказал он, отсмеявшись.

Я по-быстрому закинула в рот еще один пучок картошки, развернулась и гордо направилась в прихожую, чтобы уйти. Но почти сразу вернулась к столу, взяла гамбургер и пошла обратно. Андрей снова рассмеялся.

– Куда это ты собралась?

– Подальше от тебя! – огрызнулась я.

Он догнал меня в прихожей и развернул лицом к себе.

– Ален, прости. Я не должен был ревновать.

– Потому что?.. – Я вопросительно подняла брови.

– Потому что не имею на тебя никаких прав. Прости. Не уходи, пожалуйста.

– Ладно. Я останусь. Но только потому, что очень голодная.

– Вот и славно.

Мы вернулись на кухню и уселись за стол.

Ели мы молча, осмысливая нашу недавнюю перепалку. Я прикончила картошку и чизбургер, Андрей за это время умял два бигмака, огромную порцию куриных наггетсов, две больших картошки и вишневый пирожок. И пол-литровую колу. Вытирая рот салфеткой, он обратился ко мне:

– Ты расскажешь?

– Что? – не поняла я.

– Что было потом.

– Пф-ф-ф… – Я шумно выдохнула и откинулась на спинку стула, поглаживая увеличившийся втрое живот. – Потом было очень тяжело.

– Ты продолжала ходить в школу?

– Нет. Я пропустила почти весь десятый класс. Я почти не спала, не ела и к лету весила около сорока килограммов.

В глазах Андрея было молчаливое понимание.

– Как ты выкарабкалась?

– Не знаю. Родители очень поддерживали. Постепенно начали появляться какие-то желания, мысли. Но вначале… Это был просто тихий ужас.

– Ты чувствовала себя виноватой?

Я прикрыла глаза и крепко задумалась. Да, я, черт возьми, чувствовала себя виноватой во всем. Я убила человека. Губы снова задрожали. Этот Ниагарский водопад когда-нибудь остановится?!

– Да, – дрожащим голосом ответила я, – я винила во всем себя. Я вела себя как эгоистка, не дала ему возможности выговориться. Если бы я повела себя по-другому, он был бы сейчас жив.

– Но теперь ты понимаешь, что не виновата? – осторожно спросил Андрей.

– Не знаю. Думаю, да.

– Тогда почему тебя так пугают отношения?

– Да потому что… – Я снова заплакала. Господи, как же мне осточертело рыдать! Как будто трубу прорвало, вот честно! – Потому что дело не в вине.

– Кстати.

Андрей поднялся из-за стола, достал из холодильника бутылку красного вина, откупорил его и налил в два бокала. Один он протянул мне. Я покрутила его в руках, наблюдая, как терпкая жидкость скатывается по стеклянным стенкам, и пригубила.

– Так в чем же тогда дело? – спросил он.

– Просто это было очень больно. Чудовищно больно. Все вместе, понимаешь? Предательство, разочарование, злость, обида, а потом эта нелепая смерть, чувство вины, раскаяние и ощущение собственной ничтожности. Каждая эмоция по отдельности не смертельна, но все вместе… Это меня уничтожило. Придя в себя, я поняла, что никогда не смогу пережить это снова.

– Вряд ли такое может случиться два раза с одним и тем же человеком, – заметил Андрей, пальцем нежно смахивая слезы с моих щек.

– Знаю. Но я боялась проверять. Я не хотела нести за кого-то ответственность. Ведь если тебя любят… Ты в ответе за тех, кого приручил. Ты отвечаешь за их жизнь.

Андрей отпил вина, не сводя с меня глаз. Я видела в нем безграничное понимание, наподобие того, что было в глазах участников группы. Он о многом хотел спросить, но боялся меня напугать, я это чувствовала.

– Не обращай внимания на мои слезы, – успокоила его я. – Вчера на занятии во мне как будто что-то сломалось, и наружу вылезло все, что копилось долгие годы. Дима сказал, что я должна дать себе несколько дней на то, чтобы погрустить.

– Понимаю.

– Мне стыдно, – призналась я.

– Почему?

– Потому что я слабая. Прошло столько лет, а я никак не могу начать жить дальше, в то время как ты пережил нечто похуже. А справляешься намного лучше.

– Я справляюсь лучше? – Он горько усмехнулся. – Ты не знаешь, о чем говоришь.

– Со стороны кажется, что жизнь дается тебе очень легко.

– Это не так, – сказал он и залпом осушил бокал. – Когда родителей не стало, я прошел через ад. Был в депрессии, пил, пробовал наркотики, уходил в загулы… Не знаю, как Оля все это вытерпела. Только годам к восемнадцати я смирился с потерей и начал жить по-настоящему.

– И преуспел.

– Во многом то, что случилось, сделало меня сильнее. Пришлось рано повзрослеть, понять, чего я хочу, начать зарабатывать. Я такой, какой есть сейчас, именно из-за того, что в тринадцать лет остался сиротой. – Он снова налил вина и сделал несколько глотков. – С другой стороны, я бы, ни секунды не раздумывая, отдал все, что у меня есть, чтобы еще раз их увидеть.

Горло свело от боли. Я закрыла лицо руками и расплакалась. Андрей подошел ко мне и притянул к груди.

– Ладно, хватит на сегодня депрессивных разговоров, а то соседей затопим. – Он взял в руки мое лицо и долго смотрел мне в глаза.

Я шмыгала опухшим носом, гадая, что он во мне нашел. Андрей смотрел на меня ласково, осторожно проводя пальцами по влажным щекам. Сейчас он меня поцелует…