много, но платили ему мало, и доволен он не был.

Он вздохнул, так как работа его была тяжела, и воскликнул:

— О, если бы я был богат, дабы отдыхать на бале-бале[117] под кламбу[118] из красного шелка!

И спустился с неба ангел и сказал ему:

— Будет, как ты хочешь.

И он стал богат, и он лежал на бале-бале под кламбу из красного шелка.

И царь той страны проезжал мимо, и всадники гарцевали перед его каретой; а те всадники, что ехали позади кареты, держали над головой царя золотой пайон. И когда богач это увидел, ему стало досадно, что над его головой не держат золотой пайон, и он был недоволен. Он вздохнул и воскликнул:

— Я хотел бы быть царем!

И спустился с неба ангел и сказал:

— Будет, как ты хочешь.

И он стал царем. И перед его каретой ехало много всадников, и ехали всадники позади его кареты, и над его головой держали золотой пайон..

И солнце сверкало горячими лучами и жгло землю так, что высыхала трава.

И царь жаловался, что солнце жжет его лицо и имеет власть над ним, и был недоволен.

Он вздохнул и воскликнул:

— Я хотел бы быть солнцем!

И спустился ангел с неба и сказал:

— Будет, как ты хочешь.

И он стал солнцем. Он посылал свои лучи вверх и вниз, направо и налево и повсюду. И он жег траву на земле и лица владык, что жили на земле.

И облако встало между ним и землей, и солнечные лучи отражались от облака. И он разгневался, что встретил сопротивление своей власти, и жаловался, что облако сильнее его, и был недоволен.

Он захотел стать облаком, которое было столь могуче.

И явился ангел с неба и сказал:

— Будет, как ты хочешь.

И он сделался облаком, и встал между солнцем и землей, и задерживал солнечные лучи так, что трава снова стала зеленой.

Облако крупными каплями падало на землю, и реки вспухали, и банджиры уносили стада. Множеством вод опустошало облако поля.

И ударилась вода о скалу, которая не уступила; зашумела вода большим потоком, но скала не уступала.

И облако разгневалось, что скала не хотела уступить и что бессильна мощь его потоков. И оно было недовольно и воскликнуло:

— Скале дана власть надо мною, я хочу стать скалой!

И явился ангел с неба и сказал:

— Будет, как ты хочешь.

И облако стало скалой и не двигалось, когда солнце сверкало, и не двигалось, когда шел дождь.

И тогда пришел человек с. киркой, с остроконечным долотом и тяжелым молотком и стал высекать камни из скалы.

И скала сказала:

— Что это, человек имеет власть надо мной и высекает камни из моего лона!

И она была недовольна и воскликнула:

— Я слабее, чем он, я хочу быть человеком.

И явился ангел с неба и сказал:

— Будет, как ты хочешь.

И он стал каменотесом, и с тяжким трудом выбивал камни из скалы, и был доволен».

— Очень мило, — сказал Дюклари. — Но вы еще не отдали нам долг: вы хотели доказать нам, что маленькая Упи должна была быть невесома.

— Нет, я не обещал вам это доказать, я обещал только вам рассказать, как я с нею познакомился. Когда сказка кончилась, я спросил: «А ты, Упи, что бы ты попросила, если бы спустился с неба ангел и спросил, чего тебе хочется?» — «Мейнхер, я бы попросила, чтобы он взял меня с собой на небо».

— Разве это не великолепно? — спросила Тина своих гостей, которым ответ девочки, наверно, показался совершенно наивным.

Хавелаар встал и вытер пот со лба.

Глава двенадцатая

— Милый Макс, — сказала Тина, — наш десерт так скромен. Может быть, ты...

— Как? Еще что-нибудь рассказать вместо пирожного? Ну уж нет, я охрип. Очередь за Фербрюгге.

— Да, мейнхер Фербрюгге, смените Макса, — попросила мефроу Хавелаар.

Фербрюгге на мгновение задумался, потом начал:

— Жил однажды человек, который украл индюка...

— Стойте, черт возьми! — воскликнул Хавелаар. — Вы это слышали в Паданге? Чем кончается ваш рассказ?

— Он кончен. Кто знает продолжение?

— Я его знаю. Я съел этого индюка в компании с... одним человеком. Знаете, за что я был отставлен в Паданге от должности?

— Говорили, — ответил Фербрюгге, — что в вашей кассе в Натале была обнаружена недостача.

— Это не совсем неверно, но это и не правда. По разного рода причинам я был очень небрежен в Натале к отчетности, и это, по справедливости, могло вызвать неудовольствие. Но в то время это было так обычно. Дело происходило вскоре после занятия Тапуса и Сингкеля[119]. На севере Суматры еще царила полная путаница, спокойствие еще не было восстановлено, и, право, нельзя предъявлять претензии к молодому человеку, который больше ездил верхом, чем считал деньги и вел кассовую книгу, за то, что у него не все так точно подсчитано, как можно требовать от амстердамского бухгалтера. Соседний округ, территория баттаков, был охвачен восстанием, а вам, Фербрюгге, хорошо известно, как все происходящее у них отражается в Натале. Ночью мне приходилось спать не раздеваясь, чтобы в случае тревоги немедленно быть на посту, и почти ни одна ночь не проходила спокойно. К тому же в опасности (незадолго до моего приезда был открыт заговор с целью поднять восстание и убить моего предшественника) есть что-то притягательное, особенно когда тебе двадцать два года, и нечто далекое от канцелярской работы и педантической точности, какая требуется для правильного ведения денежных дел. Кроме того, у меня в голове были тогда всякие