самое главное, он был живой. Живой! Они встретились у склада, Шелестов сжал друга в объятиях, стал мять руками, бить по плечам, как будто не веря, что перед ним живой человек, а не привидение.

– Живой, черт, живой! Что случилось, Витя? Ты откуда здесь?

– Да живой я, живой! Да не бей же, и так больно, –  улыбался Буторин. –  И Борька живой. Только не знаю, где он сейчас, я послал его людей выводить снизу, а сам оборону тут организовывал.

– Вас же в тоннеле завалило? Карел рассказывал, что взрыв был сильный, все там рухнуло к чертовой матери.

– Рухнуло, –  опустил голову Буторин и на миг помрачнел. –  Павел, этот наш русский Павел Блача там погиб. Это он себя и немцев гранатой подорвал. Мы дальше по тоннелю были, нас не задело. Но и выхода у нас другого не было, как только попытаться через завод выйти, добраться по тоннелю до люка в цехе и выйти. Немцы додумались этот ход проверить, или выдал кто. Ну, в общем, мы к люку с одной стороны, а они сверху его открывают. Ну, тут уж кто кого, у кого реакция быстрее…

– Быстрее у вас оказалась?

– Точно, –  кивнул Буторин. –  Короче, нам выбраться из люка повезло, а когда наши пленные поняли, что перестрелка с фашистами началась, они ринулись на них всей толпой и смели. Перебили человек тридцать мы там, внизу. Правда, и рабочих много погибло. Да только вот подъемники здесь наверху заблокировали, когда поняли, что внизу бой. Если бы не вы, крышка нам всем бы была. А Михаил где, с ним-то что?

– Нормально с Михаилом. Он тоже здесь. Благодаря ему мы ворота прошли быстро, зацепились за здание заводоуправления и прорвались к подъемникам. А там уж вы помогли, с другой стороны атаковали фрицев. Слышишь? Бой затихает.

– Эй! Кого я вижу!

Разведчики повернулись на голос и увидели Сосновского в грязном порванном мундире, без фуражки, с автоматом в опущенной руке. С ним шел молодцеватый смуглый парень тоже в немецком мундире.

– Витя, живой! А я верил, что вы выпутаетесь, чертяки! –  рассмеялся Сосновский, подходя к друзьям и обнимая Буторина. –  Все, кажется, завод наш! Закончили.

– Живые есть? –  спросил Шелестов.

– Среди наших? –  Сосновский вытер потный лоб, размазывая сажу по и без того грязному лицу. –  У нас потери примерно две трети. Чехи многих недосчитаются сегодня дома. У немцев там человек десять сложили оружие и раненых человек пятнадцать. Мы их заперли в глухом крыле заводоуправления. На остальной территории только трупы. Герду я нашел. Она там с ними, тоже запертая.

– Так надо? –  спросил Шелестов.

– Да, –  коротко подтвердил Сосновский, –  это нам можно уходить, а ей пока еще рано. А это кто? Коган? Бог ты мой, да он Иржи нашел, страдальца моего!

Коган шел, размахивая небольшим чемоданчиком, как будто пассажир на вокзале. Рядом с ним шел сутулившийся чех в рабочей куртке, придерживая забинтованную руку. Коган то и дело останавливался и недовольно оборачивался, поджидая инженера. Наконец он подошел, бросил на землю чемоданчик и самым серьезным тоном осведомился:

– А чего это вы тут ржете, как жеребцы стоялые. Война кончилась? Мы в Берлин вошли, Гитлера поймали? А кто будет документы искать, кто будет задание выполнять. Эх, что бы вы без меня делали! –  он сокрушенно покачал головой. –  Берите уж и помните Бориса Михайловича Когана!

– Это что? –  Шелестов смотрел то на чемоданчик, то на Когана, то на инженера, уныло поглаживающего забинтованную руку.

– Это чемоданчик, –  злорадно улыбнулся Коган, –  а это инженер Иржи Правец. Между прочим, достоин самых высоких наград. Он там предателя одного под землей собственноручно прикончил. Не смотрите, что хлипкий. Он духом силен. Только вот сник что-то в последнее время.

Разведчики присели на корточки и раскрыли чемоданчик. Буторин и Шелестов перебирали картонные папки, листы бумаги с текстом, чертежи, обращая внимания на эмблемы и знаки секретности. Коган стоял над ними уставший, но довольный.

Сосновский тем временем приблизился к инженеру:

– Иржи, я выполнил свое обещание. Радка на свободе. Она сейчас в партизанском отряде. И все, кого немцы держали в заложниках, освобождены и в безопасности. Не переживай!

– Спасибо, –  кивнул инженер. –  Просто это такая реакция организма. Я пережил там внизу такое, чего не хотел бы пожелать никому.

– Там внизу были люди, которые пережили еще больше. А некоторые умерли, так и не пережив, –  строго заметил Сосновский. –  Ты, Иржи, когда кончится война, не забудь тех, кто пришел к вам освободить вас от Гитлера и оккупантов, тех, кто сражался и погиб там, в подземелье, и здесь, на территории завода. Погибли, чтобы чехи жили свободно и счастливо, без всяких там гитлеров, и сами решали свою судьбу. Главное, чтобы вы не забыли!

Душан постучал Сосновского по плечу:

– Командир, надо торопиться. Из города в сторону Велижбора вышла немецкая колонна. Несколько грузовиков с солдатами. Примерно полбатальона. Думаю, всех, кого они собрали в Протекторате.

– Пошли, –  подхватив чемоданчик, приказал Шелестов. –  Собрать всех живых и раненых перед заводоуправлением. Надо понять, сколько машин мы можем использовать на территории завода.

Посыльные побежали во все подразделения, через пятнадцать минут Шелестову стали поступать доклады. У подпольщиков в живых остался двадцать один человек. Больше половины раненых. Из тридцати двух человек выживших военнопленных двадцать шесть больных и раненых. Гражданский персонал завода, не принимавший участия в схватке, сидит в подвале заводоуправления. Они не хотят уходить, они боятся и подпольщиков, и немцев, но немцев больше. Их решили оставить.

– Раненых и больных в отдельные машины! Живых, кто может держать в руках оружие, в другие машины. Возможно, придется прикрывать отход тех, кто нуждается в помощи. Душан, –  Шелестов пожал руку молодому партизану, –  Ласточка убита, Леош убит, Ян тяжело ранен. Веди колонну с ранеными и больными в отряд. Если надо, мы задержим немцев.

– Есть, командир, –  молодцевато отдал честь чех и побежал выполнять приказ.

Сосновский вошел в здание и свернул в коридор, в котором были собраны оставшиеся в живых немцы. Он увидел Герду с засученными по локоть рукавами блузки, оказывающую помощь раненым. Ей помогали два пожилых солдата. Увидев Сосновского, она вскочила на ноги и посмотрела ему в глаза. У стены со стоном стал подниматься гауптман с забинтованным наполовину лицом и с эмблемой саперных войск. Ему бросились помогать два легкораненых солдата.

– Я не знаю, кто вы такой, –  блестя открытым глазом, заявил он, –  но я хочу напомнить вам, что здесь только раненые и беззащитные люди. Излишняя жестокость…

– Замолчите, вы! –  рявкнул на гауптмана Сосновский по-немецки. –  Вы мне будете говорить об излишней жестокости и