— Ты считаешь, что, если я приведу тебя в агрессивную среду, станет лучше?

— Да я уже в агрессивной среде! — Александра повела рукой так резко, что чуть не расплескала глинтвейн. Я говорю не про твой дом, а про целый мир. Я уже знаю, что нельзя уберечься, худшее может произойти внезапно, без объявления и без причины. Я должна быть готова к этому! Я тебя прошу: позволь мне стать сильной. Тогда я буду по-настоящему свободной!

— Сандра, я не думаю, что тебя примут на обучение в Куантико…

— Шутишь? Не примут, конечно, я это знаю! Я не претендую. Я хочу уметь и знать, а не получить удостоверение. Эрик, пожалуйста! Ты знаешь, что мне это нужно.

— Я… подумаю.

Думал он недолго. Через неделю он согласился обучать ее. Александра использовала все ресурсы Академии ФБР, так и не став там студенткой.

Она открыла глаза, посмотрела на часы. Почти шесть утра — отлично, значит, ночь она переждала. Смысла валяться и дальше Александра не видела, она чувствовала, что достаточно отдохнула. Она даже не бралась сказать, где этой ночью заканчивались ее воспоминания и начинались грезы.

Она больше часа гуляла с Гайей по морозным осенним улицам, а когда вернулась, в ванной уже шумела вода. На этот раз настала ее очередь готовить завтрак, время у нее было, и она с трудом, но вспомнила рецепт вафель, которые делала им мама — и которые они обожали в детстве.

Мамы больше нет. Это была еще одна истина, которую Александра пока оказалась не готова принять.

После завтрака она подумывала все-таки встретиться с родными Миши Хрусталева и побольше узнать о его няньке, но не сложилось. Они как раз выходили из подъезда, когда поступили две новости — хорошая и плохая.

Плохая была связана с Дмитрием Косаковым. Но этого следовало ожидать, Александра знала такую породу: он не ограничился бы одним визитом, неприятности тянутся за такими людьми, как вонь за бродягой. Косаков уже успел настрочить жалобу на Яна — безосновательную, ее можно было считать предупредительным выстрелом. Но он дал понять, что так просто не отстанет.

Вряд ли он действительно сражался за право семьи Нефедовых знать все, чем знает полиция, это никому не несло выгоды. Александра предполагала, что этот стервятник не сам прицепился к молодым родителям. Скорее всего, его наняла Алла Нефедова, сообразив, что ее сын и невестка с ситуацией не справляются. Косакову предстояло не только оберегать их, но и следить за всеми ошибками полиции, чтобы при первой же возможности отсудить компенсацию. Александра опасалась, что скоро он начнет использовать один из любимых инструментов адвокатов — прессу, и вот тогда будет совсем невесело.

А хорошая новость заключалась в том, что ноутбук, найденный в квартире убитой няньки, наконец-то оказался полезен. Там удалось найти указания на интернет-покупки, совершенные ею за последние шесть месяцев.

В основном покупки были банальные: она заказывала домой еду, косметику и одежду. Оплачивала все это по той самой кредитке, кредитку пополняла наличными. Но одна покупка, которую она старательно пыталась скрыть и все же не справилась, была весьма примечательной. Она заказала надгробный камень на имя Феодосии Самойловой и оплатила его установку.

— Такое не каждый день встретишь, — заметил Ян.

— Но это уже имя, с которым можно работать!

Всю первую половину дня они посвятили сбору информации о Самойловой. Женщина родилась еще до Великой Отечественной войны, а умерла в восемьдесят втором. Жила она неприметно, не была втянута ни в скандалы, ни в преступления. О таких людях сложнее всего найти сведения, но кое-что у близнецов получилось — во многом помогло необычное, запоминающееся имя.

Еще совсем юной девушкой Феодосия Самойлова переехала в город Ковров, да так и осталась там навсегда. Она работала на фабрике, одна вырастила двух дочерей, а потом тихо умерла от туберкулеза.

— Дочери нас больше интересуют, — насторожилась Александра. — Возраст подходит!

Но и с дочерями им было не суждено увидеться. После смерти матери они обе покинули Ковров: продали квартиру там и, сложив сбережения, купили в Москве «однушку» на двоих. Сестер, мечтавших построить счастливую жизнь в столице, звали Елена и Дарья. Старшая, Дарья, вскоре вышла замуж и съехала, квартира досталась Елене. Та тоже не осталась без супруга, но его она привела к себе.

— Муж ее как раз в полиции отметился, — указал Ян. — Так, по мелочи: пьяные драки, кражи. То сидел, то выходил, то опять сидел. С женой не разводился до последнего.

— Жив?

— Нет, еще в девяносто шестом зарезали в колонии.

Елена осталась в квартире одна с дочерью Ольгой. Семья ее сестры Дарьи тоже не была счастливой — с мужем ей повезло, он не изменял, работал, даже любил ее. Но если у Елены родилась здоровая дочь, то у Дарьи сын был инвалидом детства. Когда его родители погибли в аварии, он остался на попечении тетки. Елена помогла ему получить группу инвалидности, при которой он мог сам вести свои дела, не нуждаясь в опекуне, и даже работать.

Скорее всего, она сделала это, чтобы избавиться от лишней нагрузки, вряд ли она чувствовала, что скоро уйдет из жизни — а получилось именно так. Она отправилась на дачу, сделанную из строительного вагончика. Это сомнительное достижение народной смекалки никак не подходило для проживания. Ночи тем летом стояли прохладные, Елена решила согреться с помощью обогревателя, уснула — и уже не проснулась, сгорела. Она и сестра были похоронены в соседних могилах под Москвой, далеко от матери.

— Что у нас получается в итоге? — задумалась Александра. — В надгробье заинтересованы или внучка этой Самойловой, Ольга, которая унаследовала квартиру, или племянник. Но как они могут быть связаны с женщиной, которая эту надгробную плиту оплатила?

— Может, они вообще не связаны? — предположил Ян. — Мы ведь не знаем всех знакомых этой Самойловой. Может, это была ее подруга?

— Слишком молодая для подруги.

— Дочь подруги?

— С такой же вероятностью это может быть кто угодно: дочь подруги, бывшая коллега, благодарная ученица, если уважаемая Феодосия кого-то чему-то учила, девочка, которую она однажды перевела через дорогу. Но посмотри вот на что… Памятник из черного мрамора, позолота на буквах. Это дорогая вещь, не первый попавшийся вариант! Для кого делают памятники на кладбищах? Мертвым уже все равно, и живые делают их в большей степени для себя — так отдавая последний долг и успокаивая свою совесть.

— Короче, тот, кто это заказал и оплатил, действительно заботился о почившей старушке?

— Думаю, да. Смысла ехать в Ковров я не вижу, а вот с внуками поговорить стоит.

Найти адрес квартиры, которую когда-то делили на двоих дочери Феодосии Самойловой, было несложно. Семейство закрепилось там, пустило корни и сделало совсем небольшую по площади квартирку родовым гнездом.

Сложно было подобрать помещение, менее подходящее для этой цели.