Чувствовалось, что с каким-то узнаванием Ольга столкнулась. Но это было не узнавание близкого человека, а нечто смутное, похожее на попытку вспомнить того, с кем ты однажды пересекся в толпе.

— Мы с ней не знакомы, — наконец сказала Ольга.

— Вы уверены?

— Вы думаете, что, если я нигде не работаю, я и в своих словах уверена быть не могу?!

Ну конечно. Неудачный вопрос все портит.

Александра только вздохнула и открыла другой снимок — Марии Априоновой.

— Как насчет этой?

Но Ольга уже лелеяла свою обиду и не готова была отнестись к делу серьезно. Она бегло скользнула по фотографии взглядом и сразу же заявила:

— Нет, не знаю. Точно не знаю!

— Понятно. Спасибо за содействие.

Просить фотографии Елены и Дарьи было, пожалуй, бесполезно. Александра видела, какую свалку устроили в квартире. Если старые снимки там и остались, сейчас они надежно погребены под упаковками с памперсами и тюками с детской одеждой.

Ольга поспешила уйти, не скрывая, что уже сожалеет о потраченном на разговор времени. Минутой позже из приоткрытого окна донесся ее зычный ор.

Близнецы тоже не стали задерживаться. Судя по данному им Ольгой адресу, ее кузен жил неподалеку — минут десять на машине, можно встретиться с ним сегодня. Многого от этой встречи Александра не ожидала и откладывать дело не хотела.

— То, что она болтает, не так уж важно, — указал Ян. — А вот то, что она не узнала ни одну из фотографий, — проблема.

— Но она всматривалась в одну из них достаточно долго, пытаясь узнать.

— Ну, проверяла… Она бы узнала собственную мать или тетку!

— Не факт. Есть такая штука, как подсознательное забывание — не уверена, что так и называется по-русски. Но суть в том, что человек имеет определенное знание о мире. Все, что противоречит этому знанию, он или отрицает, или забывает, чтобы лишний раз не заморачиваться. Ольга знает, что ее тетка и мать мертвы. Какая-то фотография не изменит этого. Виталий Воронин внушает мне в этом отношении больше надежд.

— Потому что он не умеет притворяться?

— Потому что он не так скован, как люди, считающие себя здоровыми.

Виталию от родителей досталась квартира при уютном старом дворике, образованном невысокими домами. Она располагалась на первом этаже — окнами на подъездную дверь и иссушенный осенью палисадник. На окнах висели занавески из плотного белого тюля и стояли горшки с геранью. Между них, уютно устроившись, грелся в лучах солнца маленький котенок.

Хозяин квартиры открыл дверь быстро — он был дома. Но это не означало, что он не работает, в такое время многие уже возвращались.

Глядя на Виталия Воронина, нельзя было сразу сказать, что с ним что-то не так. Парень был рослым, неплохо сложенным, хотя и не спортивным. А вьющиеся каштановые волосы и вовсе можно было считать редким даром природы, которому многие позавидовали бы. Лишь внимательный взгляд на его лицо подтверждал, что врачи не ошиблись с диагнозом.

Лицо у Виталия было расслабленным, лишенным определенного выражения, глаза — мутными. Он, похоже, опасался смотреть на гостей, скользил по ним взглядом и тут же отводил глаза. Стоя на месте, он постоянно раскачивался взад-вперед.

— Добрый вечер, — обратилась к нему Александра.

Однако при звуке ее голоса он сжался, ссутулился, еще ниже опустил голову. Похоже, с женщинами у него были нелады. Заметив это, Александра легонько толкнула брата, намекая, что разговор стоит вести ему.

— Мы из полиции, — сообщил он, показывая удостоверение. — Вы ведь Виталий Воронин? — Да.

Голос Воронина звучал глухо, но четко.

— Мы хотели бы задать вам пару вопросов, это не займет много времени.

— Да.

— Мы можем войти?

— Не надо.

Он не пытался преградить им путь — дверь за его спиной была широко открыта, позволяя взглянуть на светлую, чисто прибранную квартиру. Скорее всего, ему просто не нравились чужие на его территории, и Александра решила не настаивать. Даже с лестничной клетки она могла осмотреть часть комнат и половину кухни.

В квартире были только вещи Виталия. На присутствие другого человека ничто не указывало.

— Хорошо, мы останемся здесь, — заверил его Ян. — Мы бы хотели задать пару вопросов о вашей матери и тете Елене. Вы помните их?

— Нет.

— Ни одну?

— Нет.

Александра была обучена распознавать ложь по тону голоса, мимике и жестам. Но с Виталием все эти трюки не работали, он был своеобразен во всем. Он продолжал раскачиваться, его голос звучал монотонно.

— Вы можете посмотреть на фото?

— Да.

На этот раз снимки показывал Ян, однако выражение лица Виталия так и не изменилось.

— Вы помните свою бабушку Феодосию? Вы вообще знаете, кто она?

— Нет.

— И вы не покупали ей надгробный камень?

— Нет.

— Не знаете, кто мог это сделать?

— Нет.

Он не нервничал, не гнал их, но и не говорил больше, чем необходимо. Ему была неприятна беседа, как и любая встреча с незнакомцами, однако жизнь научила его быть покорным. Возможно, он уже усвоил, что, если будет выражать свое недовольство, он окажется в очень неприятном месте.

Александре не хотелось его мучить, да и смысла не было. Напоследок она спросила:

— Как зовут вашего котенка? Он очень милый!

— Не знаю.

— Не знаете, как его зовут?..

— Нет. Не сказал.

— Он не сказал вам?..

— Да.

— Ясно… Спасибо за помощь!

Настроение у Александры было ниже плинтуса. Весть о том, что Дмитрий Косаков настрочил жалобу в связи с тем, что делом простой русской семьи занимается какая-то заграничная полицейская, радости не добавила. Она знала, что ей это не навредит, но бывают дни, когда каждый маленький укол ощущается острее, чем следовало бы.

Ни ей, ни Яну сейчас не хотелось говорить. Они поужинали и разошлись по своим комнатам. Александра уже знала, что снова не уснет, но ее это не волновало. Чтобы успокоиться, она вернулась к самым счастливым своим воспоминаниям — а самые счастливые ее воспоминания были связаны с Эриком.

Он порой бывал таким трогательным — даже не ожидаешь от ветерана ФБР! Александра уже знала, что он убивал людей, он останавливал целые банды, в бою он не боялся никого и ничего… А перед ней он робел. Он относился к ней так, будто каждым своим словом она оказывала ему огромную честь.

Постепенно это исцеляло ее. Она видела свой образ в глазах Эрика — и старалась соответствовать этому образу. Если он мог считать ее прекрасной, зная, что с ней делали, то зачем ей сомневаться в себе? Чье мнение важнее, чем мнение человека, в которого она влюблена?